Дом Монтеану. Том 2
Шрифт:
— Я больше ничего не вижу, — шёпотом признаётся он.
— В каком смысле?
— Нет видений. Больше нет. Никаких. Они исчезли с ночи нашей свадьбы и до сих пор не появились. Это меня сильно пугает. Я привык к тому, что я всегда в курсе будущего. Теперь нет. Я опасаюсь, что сделал ошибку, когда признался тебе в своей боли и подтолкнул тебя к решению быть со мной.
— Без этой правды я бы никогда не начала думать не только о себе, Томас. Я была, действительно, зациклена исключительно на своей боли, на своих чувствах, на своих страданиях. Я же не знала, через какой ад проходишь ты. И я благодарна
Томас бросает на меня мрачный взгляд и притягивает к себе. Я пересаживаюсь к нему на колени, прижимаясь к его груди. Он кладёт голову мне на макушку, машинально поглаживая мои руки и играя пальцами с тканью футболки.
— Я чувствую его, — едва слышно говорит Томас. — Русо. Каждую минуту я чувствую его сильнее, чем раньше. Я словно слышу, как бьётся его сердце. Я словно знаю, что он идёт за мной. Я словно вижу его за своей спиной. Я словно ощущаю его гнев и обиду за то, что я предал его, как своё божество. Это такое болезненное и мерзкое чувство. Как будто он тянет за ниточки и причиняет мне пока слабую боль на расстоянии. Так было и раньше. Когда Русо хотел призвать меня, то взывал ко мне, и я приходил тут же.
— У вас тоже осуществлена кровная связь? — Хмурюсь я.
— Да. Он привязал меня к себе навечно. Порой он шутил, говорил, что я был бы хорошей жёнушкой ему. Ничего не требую, прекрасно лажу с детьми, и он может мне доверять.
— Мерзость, — кривлюсь я.
— Согласен. Но тогда я принимал это за самую высшую похвалу. Теперь, увидев всё трезво и оценив все его действия, я понимаю, что он боялся. Он боялся потерять меня, потерять силу, которой я обладаю и которую сам не принимаю. Он часто говорил мне, что он сильнее меня, и он заботится обо мне, поэтому ему нужно больше власти, чтобы я был в безопасности. Он приучил меня отдавать ему свою кровь, когда он в плохом настроении. Моя кровь передавала ему мои силы, и я терял их на какое-то время. Поэтому Радимил и Соломон тоже зависимы от моей крови. Они знали об этом свойстве. Я давал тебе свою кровь, чтобы вернуть твоё существо, но наша связь была слабой. А со Станом ты была связана эмоционально долгое время. Один из способов сработал. Рома рассказывал мне о том, что когда ты теряешь кровную связь с тем, кого привязал к себе, или возлюбленную, то сильно ослабеваешь. Рома был слаб всё это время. Он, действительно, потерял возлюбленную и медленно умирал внутри, растрачивая последние силы на вас со Станом.
— Я не ослабла, когда мою семью убили. Хотя мы были связаны кровной клятвой, — замечаю я.
— Да, и это странно. Рома был уверен, что разрушение кровной связи, это как разрушение цепочки ДНК. Чем больше звеньев отсутствует, тем слабее вампир. Радимил тоже это чувствовал, поэтому ему нужна моя кровь, чтобы восполнять пробелы. Но мою семью тоже убили, Русо пропал на два столетия, как и Гела. Я не чувствовал, что слабею. Я ощутил только, что мой разум стал чистым, а не в наркотическом дурмане.
— Так, может быть, связь с другими вампирами
— У меня такого не было. Наоборот, я испытывал отвращение к этим связям. И я не собирался ни с кем больше создавать кровную связь. Я не пил кровь Радимила, он только питался моей. Я не пил кровь Наимы или Соломона. Я пил только твою кровь. Но я всегда чувствовал Русо. Всегда.
— Он ведь может быть и не жив. Его могли убить, Томас. А связь ты чувствуешь, потому что во мне кровь Русо. Я же его дочь.
Я поднимаю голову, глядя в хмурые глаза Томаса. Он отрицательно мотает головой.
— Нет. Это не то. Я пытаюсь разобраться в этом.
— До того, как встретишься с Гелой?
— Да. Она же тоже обладала надо мной властью, но зачастую я её презирал. Она была моей соперницей постоянно. Я ненавидел её, но когда с нами был Русо, то я не мог сопротивляться тому, что он хочет.
— Верно, потому что он этого хотел, а не Гела. Геле был нужен Русо и власть, которую она получит рядом с ним. Гела же…
Я осекаюсь, когда моё горло внезапно стискивает невидимой рукой. Я хватаюсь за горло, пытаясь снять давление.
— Что? Что такое? — Хмурится Томас.
Я прикрываю глаза, моя кровь пульсирует внутри. Меня внезапно переносит в темницу, где находится Гела, и я вижу, как она распахивает глаза.
— Гела очнулась, — выдыхаю я, откашливаясь. Я передаю мысленно всё Томасу, и он удивлённо приподнимает брови.
— Ты почувствовала её, потому что она твоя мать. Ты понимаешь, что это означает?
— Да. Пришло время для допроса, — шепчу я.
— Давай договоримся. Я буду вести допрос, а ты пока стой в тени, хорошо? Просто слушай нас. Когда я скажу, то ты выйдешь из темноты. Она не почувствует тебя, потому что твой аромат поменялся. Она не узнает его.
— Уверен?
— Абсолютно.
Кивнув, я встаю с колен Томаса, и он поднимается на ноги. Он берёт меня за руку, и мы идём на встречу с той, кто разрушил нас, кто играл с нами и кто манипулировал нами, а также к той, кто может дать нам подсказки.
Томас отпирает замок и входит первым. Я проскальзываю следом и остаюсь в тёмном углу. Томас включает масляную лампу, когда раздаётся хриплое и тяжело дыхание, смешанной со стоном.
— Я всегда знала… знала, что тебе нравятся наши игры, — растягивая и шипя буквы, голос Гелы добирается до меня, словно щупальца и стискивает моё горло болью. Она как будто восстала из моих кошмаров. Да, её тело не восстановилось. Она выглядит на тысячу лет с торчащими седыми волосами из сморщенной кожи со старческими тёмными пятнами повсюду. Но её глаза… господи, эти глаза живые и яркие, адские, я бы сказала, и они устремлены на Томаса.
— Мой малыш, я рада тебя видеть, — низкий смех Гелы звучит так издевательски. Она снова пытается обрести власть над Томасом, снова его поработить. Но перед ней уже не тот уязвимый мальчик, который верил каждому слову и каждой имитации чувств, перед ней мой муж, сильный, крепкий и взрослый мужчина, готовый бороться.
— Не могу сказать того же, Гела. Я воскресил тебя, — сухо отвечает Томас, складывая руки на груди.
— Я поняла, как и то, что ты заковал меня в кандалы. Я голодна, малыш, ты…