Дом на городской окраине
Шрифт:
Ту-ту! Расступись! Бухгалтер выезжает на собственной машине! Ту-ту! Пошевеливайтесь, Медленноходящие! Дорогу машине! На тротуар, Медленноходящие! Ту-ту! Почему вы так злобно оглядываетесь, Медленноходящие? Что вам не нравится?
«Странные люди эти пешеходы! — думает бухгалтер. — Считают, будто улицы только для них и предназначены! Если бы могли, они вообще запретили бы пользоваться всеми видами транспорта. Своенравный, завистливый народец…»
— Что ты путаешься под колесами, дурачина! — заорал он на испуганного пешехода. — Эти люди не умеют ходить…
Мотоцикл проскочил через вышеградский туннель и очутился на кривых улочках Браника. Михелуп только охал — неровная мостовая растрясла ему внутренности; он хотел спросить детей, нравится ли им ехать, но слова дробились, превращаясь в бессвязные звуки. Тем не менее он чувствовал себя властелином пространств и смотрел вокруг молодецким взором.
Вдруг из-за угла какой-то кривой улочки перед ними вынырнул полицейский. Величественно поднял руку в белой перчатке, приказывая мотоциклу остановиться.
— Почему не подаете сигнала? — спросил он строго и достал блокнот.
Бухгалтер испугался, но бесстрашно ответил:
— К чему нам гудеть, пан инспектор? Только зря поднимать шум и нарушать спокойствие…
Полицейский бросил холодный взгляд на место, откуда исходили эти слова, и вновь накинулся на шофера:
— Почему не подаете сигнал? Не знаете предписаний?
— С чего бы это я не подал сигнал? Я подавал, — отговаривался пан Пох.
Полицейский был любителем дискуссий; как и все пражские полицейские, он с наслаждением вступал в спор с каждым шофером.
— Вы не подали сигнал, не подали, — снова завелся он. Открыл блокнот и с достоинством, точно собираясь сесть за уставленный яствами стол, произнес: — Придется мне вас наказать, чтобы вы научились ездить.
— Отчего вы хотите меня наказывать, пан инспектор? — простонал бухгалтер. — Ведь я ни в чем не виноват…
Полицейский не обратил на него внимания. Какой-то там пассажир позволяет себе прерывать дискуссию с шофером!
— Придется выписать вам штраф, — повторил он. — Потому что вы не гудели, в то время как должны были гудеть.
— Да ведь я гудел, — упирался учащийся. — У меня есть свидетели.
— Какое мне дело до ваших свидетелей? Я тут регулирую движение и слышал бы, если бы вы гудели.
— Раз я говорю… Я не виноват, что вы не слышали…
— Как так не слышал? Это исключено! Не отговаривайтесь и не задерживайте. Платите пять крон!
— Пять крон! — вздохнул Михелуп. — Не слишком ли много, пан инспектор?
Полицейский не ответил, заполнил бланк и протянул его Поху.
— Платит вон тот, — учащийся показал пальцем назад.
Выловив из портмоне пятикроновую бумажку, бухгалтер протянул ее полицейскому. Мотоцикл закурлыкал и сорвался с места. Михелуп метнул в полицейского уничтожающий взгляд. Пусть знает, что о нем думают. Однако полицейский и на сей раз не обратил на него внимания и медленно, величественно прошествовал за угол.
Приподнятое настроение Михелупа улетучилось. Бухгалтера угнетало, что он просто так, за здорово живешь потерял
«Ни с того, ни с сего штрафуют, — сердился он. — Легко сказать! Что вы думаете, нынче пять крон на улице не валяются. И поспорить с ним нельзя! Человек не смеет возразить полицейскому. Об этом надо написать в газету. Пригвоздить к позорному столбу! Разве что-либо подобное может случиться за границей? Хотят, чтобы у нас развивался моторизированный транспорт, а сами на каждом шагу суют палки в колеса…»
Больше всего его злило, что полицейский не захотел с ним разговаривать. Обращался со своими упреками к Поху, точно бухгалтера тут вовсе не было.
«Простите, пан полицейский… Это мой мотоцикл, а пан Пох — мой наемный персонал. Я ему плачу. И если что-то вам не нравится, извольте обращаться исключительно ко мне. Вы делаете вид, будто я ничего не значу, а это, позвольте заметить, со стороны официального лица некрасивое поведение. Я налогоплательщик и уже тем самым заслуживаю уважения. Вы меня не знаете, но у меня, уважаемый, найдутся такие знакомства… Я мог бы стереть вас в порошок…»
Шквальный ветер ревел в ушах и затруднял дыхание. Мотор торжествующе пел песнь о свободе, о вольных просторах и глотал километры. По шоссе мчалась вереница автомобилей и мотоциклов, блестящие громоздкие лимузины с длинными радиаторами, солидные семейные драндулеты, щегольские авто экстравагантных форм, предназначенные для свободной любви; дребезжащие автомобильчики, купленные из третьих рук; тандемы с молодым человеком на переднем седле и его утехой сзади; машины, купленные по встречному счету, и мотоциклы, приобретенные в кредит, а за рулем шоферы, чье мировоззрение тоже куплено по встречному счету или приобретено в кредит.
Мотоцикл вел себя прекрасно. Бросался вперед, как преследующий неприятеля буйный бычок. Оставлял позади семейные драндулеты, перегонял щегольские экстравагантных форм авто, нередко побеждал и горделивых восьмицилиндровиков.
«Превосходная машина, — не мог нахвалиться бухгалтер. — Ей-ей, хорошая покупка. Сразу видно, не какая-нибудь рухлядь. Сколько автомобилей мы перегнали! Всех обойдем! Разве не замечательно иметь такую вещь? Только-только были в Праге, и вот уже куда залетели. Мотоцикл — великое достижение техники. Если бы наши предки встали из могил, вот бы подивились! Ей богу… Хотел бы я на них посмотреть!»
Потом снова вспомнил о пяти кронах, уплаченных полицейскому, и наморщил лоб.
«Жаль этих денег, — огорчался он, — я бы мог купить детям чего-нибудь вкусненького. Или Руженке букетик ландышей, она их любит. Просто так взять и выбросить пять крон — разве не обидно?.. Да и пан Пох мог бы погудеть, не развалился бы! Нужно гудеть, раз так положено. Придется его побранить. Нынче на персонал нельзя положиться…»
Мотоцикл въехал во двор одной из гостиниц. Сторож автомобилей в зеленой ливрее размышлял, надо ли поздороваться; он привык снимать форменную круглую шапочку только перед автомобилистами; но, подумав, все же чуть сдвинул ее на затылок.