Дом неистовых клятв
Шрифт:
Я жду, когда камень снова начнёт сотрясаться, так же, как обитатели болот ждут, когда лето просушит их земли и прогреет ветхие дома, но ничего не происходит, что заставляет меня наморщить лоб. Если предположить, что моё прикосновение к камню вызвало этот грохот, то почему вороны ударили только один раз? Когда ответ приходит ко мне, моя надежда сдувается, точно надувной буй, потому что в потолок ударил точно не ворон.
Тогда что это было такое? Я делаю резкий вдох, когда мне в голову приходит одна мысль: что если Мириам или Юстус нарисовали на потолке магический знак, который активируется с помощью
Я пристально осматриваю вычурное изголовье кровати, сделанное из резного дерева, покрытого золотом, и такой же безвкусной рамы, увенчанной широкой полкой. Свет, который струится от подвесного канделябра, такой тусклый, что мне приходится прищуриться, чтобы разглядеть холст, который находится за ним — портрет чернокожего мужчины с остроконечными ушами в золотой военной форме и короне, которая теперь восседает на голове Данте.
Несмотря на то, что Коста на этом портрете на несколько веков моложе, чем на тех портретах, что висят в каждом храме и в каждой школе, его невозможно не узнать по ледяным глазам и сдержанной улыбке. Когда-то я думала, что у Данте и Косты мало общего, помимо мужественной челюсти, косичек, украшенных драгоценностями, и голубых глаз, но их прогнившие сердца делают их похожими на сиамских близнецов.
— Мой дед позировал для этого портрета на следующий день после того, как стал королём Люса.
Я перевожу взгляд на стол, за которым сидят Данте и Антони. Данте положил обе руки на стол, а руки Антони связаны у него за спиной. Его рот заткнут лианой. На стеклянной поверхности стола нет ни одной тарелки, ни приборов, ни даже кубка. Единственное, что там находится, это непонятная деревянная коробка размером с ладонь, освещённая пламенем свечи.
Как король фейри, так и морской капитан, смотрят на мой откровенный наряд с разной степенью удивления. В то время как ноздри Антони раздуваются, а губы дрожат за его кляпом, Данте как будто замирает и садится чуть выше. Он двигает плечами, и его длинные косички со звоном ударяются о золотые доспехи, которые он не снимает.
Подумать только, скоро его в них похоронят…
— Что на ней надето, Росси? — спрашивает Данте, широко улыбаясь.
— Прошу прощения, Маэцца, но Домитина увезла большую часть своего гардероба.
Увезла? Куда уехала его дочь? А его ужасная мать тоже уехала?
Но всё это неважно в данный момент, поэтому я откладываю этот вопрос на потом и провожу руками по шёлковой ткани, которая всего лишь на тон темнее моей кожи.
— Это гораздо больше похоже на платье, чем тот наряд, что был надет на Берил в тот день, когда Таво отвез её на остров бараков для своих нужд. Подождите, а для своих ли нужд? Не могу вспомнить, что рассказывала мне Катриона…
Я касаюсь языком уголка губ, которые затем сжимаю, изображая глубокие раздумья, хотя мне абсолютно по хрен на интрижку Данте и Берил. Единственное, зачем я об этом вспомнила, это для того, чтобы показать ему, что та пелена, которую он напустил мне на глаза, спала.
Юстус напрягается
Да, да, нонно. Я здесь для того, чтобы убить говнюка, а не оскорблять его в пассивно-агрессивной манере.
— В общем… я умираю с голоду. Что на ужин?
Я иду вперёд Юстуса, который слился с чёрным деревом.
Я начинаю выдвигать самый крайний стул, как вдруг Данте наклоняется над столом и раскрывает деревянную коробку, внутри которой оказывается небольшая горка полупрозрачных кристаллов.
— Соль.
Значит, это не ужин; это допрос. И поскольку я не восприимчива к этой приправе, я заключаю, что она предназначена для Антони. Тогда почему меня вызвали?..
— Снимите кляп с арестанта.
Данте отталкивается от стола, словно собирается встать, но не делает этого.
Лиана, которая затыкает рот Антони, начинает искриться и исчезает. Мой друг пытается сдержать рвотный рефлекс и сглатывает множество раз, после чего проводит языком по губам.
По губам, уголки которых кровоточат.
От вида его крови, мой желудок сжимается, а гнев распаляется. Я искоса смотрю на кровать, обдумывая свои шансы добыть кинжал и воткнуть его в шею Данте так, чтобы солдаты, которые просочились в помещение после меня, не смогли бы мне помешать, используя свою магию.
Свойственный мне оптимизм на цыпочках пятится назад, так как мои шансы ничтожны. А затем он и вовсе замирает, когда я замечаю прищуренные глаза Данте и улыбку, которая медленно приподнимает его губы.
Я надеюсь, ему доставляет удовольствие моё раздражение, а не то, что он раскрыл план Юстуса.
ГЛАВА 21
— Сядь, мойя.
Моё сердце подступает к горлу и начинает стучать в его основание с такой силой, что каждый присутствующий здесь фейри без сомнения может слышать его маниакальный ритм. Я с такой силой дёргаю стул, что его ножки скрипят по чёрному камню.
— Фэл-лон, — Данте нараспев произносит моё имя. — Я имел в виду… здесь.
Когда он похлопывает по своим коленям, я с таким остервенением сжимаю перекладины на спинке стула, что рискую сломать фаланги пальцев.
Я бросаю взгляд на Юстуса, ожидая, что он вмещается, но он полностью сосредоточился на затылке Антони. Я пытаюсь обратить на себя его внимание, но он либо не чувствует моего взгляда, либо избегает его.
— Росси, мне кажется, Фэллон нужен какой-то стимул. Правда, мы уже избавились от ногтей Антони, но его пальцы пока на месте, так ведь?
Моё сердце сжимается вместе со всем остальным телом.
— Нет. Я уже иду.
Я сжимаю руки в кулаки и обхожу стул Антони.
Мой друг поворачивает голову и следит за мной диким взглядом.
Дойдя до короля фейри, я с отвращением смотрю на белоснежную ткань штанов, которая обтягивает мышцы его бёдер, которые сделались ещё объёмнее.
— Мои колени или его пальцы. Что ты выберешь, мойя?
Боги, я ненавижу, когда он называет меня своей женой, и он это знает. Именно поэтому он постоянно использует это определение.