Дом одиноких сердец
Шрифт:
— А Боровицкий тоже попался на ее выдумку? — засомневалась Даша. — Вряд ли. Да и держится она так… в общем, как балерина.
— А ты много отставных балерин видела, дражайшая супруга? Судя по твоим рассказам, половина стариканов из пансионата все про себя фантазируют.
Даша задумалась. Она не могла вспомнить, говорила ли ей управляющая о том, что Окунева — балерина, или она слышала это только от самой Виктории Ильиничны и от Боровицкого? Да, а ведь есть еще Яковлев! Про которого Петр Васильевич говорил, что у него выдающийся
— Знаешь что, Максим… — решительно объявила Даша. — Завтра я сама спрошу у Окуневой и Красницкой про работу и их отношения с Боровицким!
— Так они тебе и скажут, — хмыкнул муж. — Хотя попробовать можно. Только, пожалуйста, держи Прошу при себе, хорошо?
— Да, мам, ты давай там поосторожнее, — попросила Олеся. — Вдруг тебя убьют? А у меня даже черного платья на похороны нет.
Максим с Дашей переглянулись и захохотали.
Утром ударил осенний морозец и выглянуло солнце. Когда Даша достала утепленную куртку, Проша в нетерпении подпрыгнул и пытался облизать капюшон.
— Безобразие, — строго заметила она. — Взрослый пес, а ведешь себя как щенок. Нет, даже как пудель.
На пуделя Проша обиделся и ушел на свой коврик — ждать, пока хозяйка оденется. Наконец они вышли на улицу, и оба зажмурились — солнце светило вовсю. Пока, не торопясь, брели через парк, Даша пыталась составить план разговора с Красницкой. Римма Сергеевна ей нравилась, и не хотелось обижать ее с ходу обвинениями во вранье. Приблизившись к воротам, Даша убедилась, что так ничего у нее и не придумалось, и осторожно прошла внутрь, косясь на охранника.
Все пациенты пансионата гуляли. Мимо Даши проехал на инвалидной коляске грузный мужчина, даже не посмотрев на нее. Проша отступил на шаг назад и наклонил голову от удивления. Вдоль дорожек на скамейках по одному и парами сидели старики. Кто-то беседовал, кто-то молча грелся на солнышке. «Это неправильный мир», — вспомнила Даша слова управляющей. Может быть. Но сейчас обитатели этого неправильного мира выглядели гораздо лучше пенсионеров из ее собственного дома, ютившихся на кривых лавочках возле переполненных мусорных баков.
На дорожке около пруда Даша заметила знакомую фигурку и поспешила к ней. Проша, не дожидаясь команды, покорно улегся за знакомыми кустами, прикрыл морду лапой и вздохнул.
— Римма Сергеевна, здравствуйте!
Даша с интересом разглядывала старушку. На ней было длинное черное пальто и кокетливый розовый шарфик. Седую голову с кудряшками закрывал крошечный беретик под цвет шарфа. «Ну вылитая новогодняя игрушка, — пришло Даше в голову. — Уменьшить ее, повесить на веточку — и будет этакая сказочная старушка. Еще корзинки не хватает».
— Ой, Дашенька! — обрадовалась Красницкая. — Добрый день! А вы посмотрите, день-то сегодня какой хороший, а?
Даша согласилась, что день замечательный, и они пошли рядом по дорожке. Время от времени Даша сходила с тропинки, чтобы пропустить бредущих навстречу старичков. Они дошли почти до здания пансионата, как вдруг Римма Сергеевна схватила Дашу за руку.
— Дашенька, давайте туда не пойдем! — шепотом попросила она.
— А что такое? — тоже шепотом спросила Даша, хотя поблизости никого не было. Только охранник виднелся за оконным стеклом около двери.
— Там… понимаете, там человек, с которым я не хочу встречаться…
Красницкая потащила Дашу за собой в противоположную сторону, но Даша, оглянувшись, успела заметить бывшую балерину Окуневу. Когда они обошли пансионат по кругу, запыхавшаяся старушка остановилась.
— Давайте посидим, Римма Сергеевна, — сочувственно предложила Даша.
Они сели на скамейку.
— Почему вы ее боитесь? — спросила Даша прямо.
— Я?! Боюсь?! — оскорбилась старушка. — С чего вы взяли?!
— А почему же тогда не хотите встречаться?
— Просто она мне неприятна, — пожала плечами Красницкая. — К тому же…
Красницкая помялась немного и в конце концов призналась, что они с Окуневой поссорились.
— Пришла она ко мне ночью… — рассказывала Красницкая, придвинувшись к Даше и теребя кончик розового шарфа. — Когда же это было? Ах, да! Как раз тогда, когда бедная Ирина Федотовна скончалась, упокой господь ее душу. — Красницкая мелко перекрестилась и продолжила: — Я как раз Виктории Ильиничне игрушку стеклянную подарила, зайчика, на именины ее. И вот, представьте себе, Дашенька: приходит она уже ночью ко мне в комнату и начинает скандалить. Да-да, именно скандалить! И так некрасиво…
— Но почему? — перебила Даша.
— Ах, да все из-за зайца! — всплеснула ручками Красницкая. — Несла какую-то полную чепуху — что фигурка, мол, намек, что все из-за несчастного Петра Васильевича…
— Боровицкого?!
— Ну да, из-за него. В общем, я так ничего толком и не поняла. А Окунева швырнула зайца об стену. Вы можете себе представить?! Он, правда, не разбился, но я все равно его выкинула, не оставлять же разбитую вещь…
— У него ухо откололось, — задумчиво сказала Даша.
— Что? А, да. Откуда вы знаете?
Даша только махнула рукой. Теперь было ясно, откуда взялся стеклянный заяц у Ангела Ивановича, которого тот прибавил к своим сокровищам.
— Значит, вы так и не поняли, почему Окунева рассердилась?
— Нет, — покачала головой Римма Сергеевна. — Я только начала спрашивать, а тут Уденич, покойная, как начнет кричать из-за стены! А голос-то у нее солдафонский, сами помните… Виктория Ильинична шмыг — и за дверь… Так я ничего и не узнала. Попробовала на другой день в столовой к ней подойти, так она — не поверите, Дашенька, — зашипела на меня! Мне так нехорошо стало, я сразу и отошла. А теперь и встречаться не хочется…