Дом памяти и забвения
Шрифт:
– С помощью успешного контроля над умом, – говорил отец, – можно овладеть тем, что видит внутренний глаз. А это означает переход в некоторые иные пространства реальности, где можно найти надежное укрытие, где можно быть в безопасности, скрывшимся, невидимым, отсутствующим в том мире, где для нас больше нет места и где мы зависим от милости и немилости любого негодяя.
В совершенно темной комнате отец зажигал свечу. Глядя на пламя свечи, мы произносили стихи песни «Когда страх, как скала» старого испанского поэта Шем-Тоба бен-Иосифа ибн Фалакеры.
Если память меня не обманывает, эти стихи звучали так:
КогдаСо временем мы хорошо натренировались в поисках путей перехода из одной реальности в другую. Возможно, мы, будь у нас больше времени, даже совершили бы такое путешествие. Однако нельзя было забывать то обстоятельство, что мы могли исчезнуть в одном из тех неизвестных нам и неизведанных миров, быть проглоченными раз и навсегда. Поэтому мы учились и тому, как с помощью определенных символов, букв и знаков поддерживать связь с той реальностью, от которой хотели временно спрятаться.
В книге одного каббалистического мистика написано: «Взлет радостен, но перед полетом надо узнать, как снова опуститься вниз».
В том мире я был учеником, не закончившим обучение. Или же, может, лучше было бы сказать, что я был лишь немного приучен к этому миру. Мне не хватало лет, веры, опыта. А когда я однажды расстался с отцом, матерью и братом, то стал не Альбертом Вайсом, а иностранцем в чужом мире, пареньком, объятым страхом и ненавистью.
Но я всегда буду помнить слова отца: «Когда тебе кажется, что все пропало, просто закрой глаза. Это самый быстрый путь избавления. В нас самих, да и вне нас, существует еще много миров, в которых наши преследователи – и люди, и злые духи – нас не найдут».
Третья глава
«Не плачь, мой малыш»
Мы ехали уже два дня и две ночи, хотелось пить, мы были голодны. Спали на твердом полу, с трудом найдя место в переполненном людьми вагоне. Элиах время от времени начинал плакать, но на руках у матери успокаивался. Она тихо напевала ему, только ему:
Не плачь, маленький мой, Мессия придет.Когда придет?Скоро придет.Какими будут те дни?Радостные дни, дни песен,Дни счастья,Аллилуйя, мой малыш!Я верил в способность отца найти выход из любой ситуации, которая может нам угрожать. Именно этим он и занимался.
В гаме, который состоял из перестука колес, плача детей и голосов впавших в отчаяние взрослых, отец упорно и осторожно проводил в жизнь свой план. Ножом, который он каким-то образом умудрился незаметно пронести в поезд в сапоге, заслоненный нашими телами, он постепенно расширял щель между досками нашего вагона для перевозки скота. По его лицу катился пот, мать его то и дело вытирала. Свою работу он делал медленно, щель расширялась почти незаметно, но я знал, что отец справится. Он был не из тех, кто сдается или отступает. В его жилах текла кровь великого Гудини, сына раввина Эрика Вайса, который своими побегами изумлял весь мир.
К полуночи отец расширил отверстие. Я смог увидеть полную луну, которая сопровождала нас, и покрытые снегом поля под ее призрачным сиянием.
– Альберт, – прошептал он, – мы скоро расстанемся. Некоторое время вы будете одни. Вспомни все, чему я тебя учил. Смотри за Элиахом. У него не будет никого кроме тебя. Береги нашего маленького Элиаха. – Тут он обнял меня. – Мы встретимся снова, мы будем вместе, в этой или в какой-то другой жизни.
Он подошел ко мне совсем близко, чтобы поцеловать. Я увидел слезы в его глазах. Одна капнула на мою руку. След, горячий след, который она оставила, я чувствую и сегодня.
Он ждал, чтобы поезд замедлил ход. Элиах крепко держался за мать. Она всхлипывала, но выбора не было. Она грубо оторвала его от себя. Отец схватил Элиаха. Последнее, что я помню, был взгляд обезумевшего Элиаха. Он ничего не понял. Не понимал, что происходит, почему он не может остаться с нами.
Отец протолкнул его через отверстие, которое сделал. Элиах скользнул в ночь.
– Теперь ты, – сказал отец.
Я попытался протиснуться, но мне не удалось.
Отец вонзил нож в дерево и принялся расширять отверстие. Минута проходила за минутой.
Кое-как я протиснулся. Упал в снег.
Приподнялся и в свете луны увидел удаляющийся поезд, увозящий моих самых любимых – отца и мать.
Я пошел вдоль путей, ища Элиаха. Сначала я тихо повторял вслух его имя, а потом принялся как можно громче кричать, что я здесь, что иду к нему, что пусть он подаст голос. Я свернул с железной дороги и вошел в лес в поисках хоть каких-то следов. Ничего не нашел. Повсюду меня окружала тишина, страшная тишина. Меня охватила усталость. Мой голос звучал все слабее. Я шел то налево, то направо. Близилось утро.
Элиаха я не нашел. Это было предательством, многосторонним предательством. Я предал любимого брата. Я предал мать и отца. Я завыл от боли, один в безграничной белизне, с единственным желанием заснуть, умереть и больше не пробуждаться.
Четвертая глава
Содержит исповедь фольксдойче Йохана Крафта перед следственными органами в N. 1945 года
Я родился в городке N. на берегу Дуная. Здесь я провел детство, здесь женился. Всю жизнь я прожил в доме на окраине города. Жена родила мне сына, которого мы с ней любили больше, чем кого бы то ни было на этом свете. Но несчастья происходят тогда, когда вы готовы к ним меньше всего, происходят они сурово, неожиданно и моментально меняют течение целой жизни. Весной 1941 года Ганс со своими товарищами купался в реке. Отплыл далеко от берега и попал в водоворот, который утащил его на глубину. Мы искали его тело целыми днями, но так никогда и не нашли. Моя Ингрид словно потеряла рассудок, а может быть, и действительно его потеряла. Сидела в углу комнаты и плакала, а потом онемела, ушла в себя, в тот ад, который открылся в ней. Мне тоже было нелегко, но приходится жить – некоторые вещи, которые случаются, невозможно ни изменить, ни поправить.