Дом Павлова
Шрифт:
— Рамазанов, огонь!
Зажигательный патрон попал в цель. Над танком взвилась струйка черного дыма.
— Готов! — аж крякнул от радости Блинов. — Не черт совал, сам попал! — Эти слова он адресовал гитлеровцу, словно тот мог его услышать, а главное — понять.
Отбив множество атак — кто их считал! — седьмая рота получила наконец небольшую передышку. Уже несколько часов, как противник перестал наседать. Выдохся? Сам себе устроил отдых? Этого, конечно, никто не знает; а факт тот, что стрельба хоть и не смолкает, но ведется она как-то «лениво», а атаки на дом прекратились.
Воспользовавшись коротким затишьем, в роту пришел Жуков, он пробрался сюда по ходу сообщения, который уже успели прорыть.
Новый комбат принес боевое задание — послать в тыл врага десятка полтора человек. Там, в здании универмага, держатся остатки первого батальона. Надо передать приказ об отходе, надо помочь людям выбраться из кольца.
И еще одна задача: как можно больше нашуметь в тылу у противника. Нападать на фашистов, теребить их, ввязываться в перестрелки. Пусть они постоянно чувствуют, что успех их непрочен, что захваченные кварталы, пожалуй, вот-вот отнимут…
Наумов выделил четырнадцать человек.
— Старшим, думаю, назначить сержанта Павлова, товарищ капитан, — доложил командир роты. — Павлов упрям, цепок, в трудную минуту не растеряется. Помните тогда под Комиссаровкой?
Комбат одобрил выбор. Он хорошо знал Павлова, помнил и тот ночной бой под Комиссаровкой, о котором говорил Наумов. Это было весной, перед наступлением на Харьков. В тот вечер в овраге, где находился штаб полка, состоялся концерт — сюда, чуть ли не прямо на передовую, приехали шефы и композитор Блантер с ними… А едва закончилось выступление артистов, как противник устроил свой «концерт». К командному пункту полка прорвались танки, и под их прикрытием шли автоматчики. Прорыв хоть и внезапный, но люди не растерялись и достойно встретили непрошеных. Тогда-то и отличился Яков Павлов. Он умело выбрал позицию для двух ручных пулеметов своего отделения и кинжальным огнем отсекал гитлеровцев, которые шли под прикрытием танков. Много вражеских трупов осталось лежать в том овраге. Но и мы понесли потери. Командир полка был ранен. К счастью, рана оказалась не опасной.
…Сержант Палов собрал в подвале военторговского магазина только что поступивших под его начало тринадцать бойцов. Косой лучик заходящего осеннего солнца, пробившийся через разбитое оконце, слабо освещал просторное помещение. В ожидании распоряжений от своего нового командира люди готовились к вылазке во вражеский тыл. Кто переобувался, кто копался в вещевом мешке, кто возился с оружием.
В подвале появился политрук Авагимов:
— Здорово, товарищи!
Ему ответили. Из всех, кто был здесь, политрук хорошо знал только Павлова да еще коммуниста Александрова — собираясь в разведку, тот отдал Авагимову свой партийный билет. Еще четверых знал политрук, хоть они и недавно влились в седьмую роту. Это четыре земляка: Никита Черноголов, Андрей Шаповалов, Вячеслав Евтушенко и Антон Кононенко. Одновременно они ушли на фронт из Лозовой, вчетвером попали в одну часть, так вместе и дошли до Сталинграда. Остальные — новички из нового пополнения, он видел их впервые.
Авагимов начал говорить, и люди вытянулись в нестройную шеренгу.
— Вы, товарищи, в нашем полку почти все люди новые…
Павлов посмотрел на него в удивлении: обычно политрук улыбается доброй улыбкой, даже когда говорит о самом трудном. Но лицо Авагимова было серьезно, значит дело предстояло очень тяжелое.
— Мы всего пятый день воюем в Сталинграде, — продолжал политрук. — Но для Сталинграда это очень большой срок… Много нашей крови пролилось за эти дни. Мы теперь уже одна семья. Нам всем Родина дала один наказ: отстоять Сталинград… От того, как выполните вы то трудное дело, на которое идете, от того, как будете выполнять этот наказ, зависит наша победа. Ну, а победа, друзья мои… — Авагимов выдержал долгую паузу и по тому, как утвердительно кивнули головой несколько человек, понял: продолжать не нужно. Он помолчал. — Командир ваш, сержант Павлов —
Политрук ушел, а сержант стал собирать группу в путь. Что это за люди? Павлов не всех знал, разве что четверых лозовчан. И то не твердо. Да еще Шаповалова, с которым разведывал дом военторга. Выступать надо немедленно, не дожидаясь темноты, долго разговаривать некогда. А все же, хоть накоротке, познакомиться нужно.
Он оглядел окруживших его бойцов. Сейчас они пойдут за ним туда — в самое пекло. Павлов хорошо знал, как тяжело — ох как тяжело! — заставить себя под пулями оторваться от земли. А как поведут себя эти люди под огнем? Ведь большинство из них впервые идут во вражеский тыл. На всех ли можно положиться?
Павлов вспомнил свой первый бой. Тогда он был такой же, как эти парни, — зеленый, необстрелянный. Это произошло в самом начале войны. Противник выбросил десант неподалеку от аэродрома, на котором он служил. Всех подняли по тревоге. Командовал немолодой офицер — капитан Трофимов. Перед тем как выступить, Трофимов собрал небольшой отряд «наземников» — бойцов, обслуживающих аэродром. И наверно, так же, как сейчас он сам, Павлов, думал тогда капитан о тех, кому предстояло первое испытание в бою… Павлову было приказано вместе с тремя-четырьмя другими бойцами осмотреть заросший кустарником ярок. Когда они стали спускаться по крутому склону, из-за кустов поднялась стрельба. По совести сказать, стало очень страшно. А когда пуля царапнула по каске — заныло сердце. Инстинктивно, не думая, Павлов прижался к земле и, так же не думая, дал из автомата очередь по кустам, откуда слышалась стрельба, за ней — другую. Стало тихо. Павлов осторожно подполз к зарослям и увидел убитого гитлеровца. Это был первый, которого Павлову довелось увидеть. И первый же был убит.
Вражеский десант был тогда ликвидирован. Многих парашютистов уничтожили, остальных взяли в плен. Капитан остался доволен своими «наземниками». Они не подвели.
Что ж, надо думать, не подведут теперь Павлова и его бойцы.
Взгляд сержанта остановился на одном ефрейторе. Он был из лозовчан. «Старичок, — подумал Павлов. — Пожалуй, за тридцать».
Ефрейтор выделялся своим молодцеватым видом. Из-под складно пригнанной шинели выглядывает аккуратный воротничок гимнастерки. Гладко выбрит. Черные смолянистые волосы, острый взгляд.
— Фамилия?
— Ефрейтор Черноголов, — последовал ответ.
Задав два-три вопроса, Павлов понял, что перед ним бывалый солдат. И действительно, Черноголов понюхал пороху. Воевал и на родной Украине и ранен уже был.
— Вот вас и назначаю моим заместителем, — сказал Павлов. — У меня тут под обмоткой приказ, — он похлопал себя по ноге. И, уже обращаясь ко всем, добавил — О нем, ребята, никому не забывать. Его надо отдать тем, кто в универмаге отбивается. — Павлов сделал значительную паузу, как бы прощупывая каждого взглядом, и заключил: — Понятно?
Это простое «понятно?» было тем единственным словом, которое, как нередко случается, окончательно растапливает ледок между малознакомыми людьми.
— Чего тут не понимать! — отозвался один из солдат.
Кто-то поинтересовался маршрутом, другой спросил об условных знаках, еще кто-то — о боеприпасах. Но за деловитым спокойствием, с которым люди задавали вопросы, чувствовалось волнение. Все отлично понимали, что им предстоит, понимали: вернутся уже не четырнадцать…
Яснее всех понимал это сам Павлов: сколько людей погибло на его глазах только за эти несколько дней уличных боев! И сколько раз казалось, что поступи солдат не так, а этак — и одной смертью было бы меньше. Да, неумолимо жесток в бою случай. Но все же главное — это выучка, тренировка и смелость. Сумей сделать то единственно правильное, что требуется от тебя именно сейчас, в эту секунду, — будь то меткий бросок гранаты, точная очередь из автомата или стремительный рывок вперед, — победителем выйдешь ты, а не враг.