Дом Павлова
Шрифт:
Как-то девушек позвали в штаб — он был тут же, рядом. Немолодой майор с седеющими висками стал расспрашивать, где росли, где работали. А потом, немного помолчав, не то спросил, не то предложил:
— Пойдете в разведку…
Прямо к зверю в пасть! От неожиданности опешили. А Лиза, так та чуть не разревелась.
— Подумайте, девушки, и соглашайтесь. Вы нам сильно поможете.
Он сказал это как-то очень просто, и они поняли, что отказываться нельзя.
— Раз надо, пойдем. — Маруся строго посмотрела на подругу. Та растерянно кивнула головой. — Но что придется делать?
— Делать ничего не придется, — мягко сказал он. — Надо только разузнать, куда фашисты отправляют советских людей, в каких домах живут офицеры да
— А маме можно? — спросила Лиза. Она уже пришла в себя.
— Разве только что маме, — согласился майор. — Но больше никому!..
Потом другие военные рассказали, какой идти дорогой, хотя город был девушкам знаком, пожалуй, получше, чем наставникам. Разведчицам велели заучить пароль, одеться попроще, вымазать чем-нибудь лицо — сажей, что ли, да обвязаться платком, чтоб постарше выглядеть…
Разумеется, всего этого в Доме Павлова никто не знал.
Да и сам Яков Федотович Павлов узнал эти подробности много времени спустя, когда приехал в Сталинград на празднование двадцатилетия разгрома гитлеровцев и встретился с бывшей разведчицей Марией Денисовной Веденеевой.
А в тот вечер, глядя на девушек, казавшихся внешне беспечными, трудно было предположить, что им предстоит такой опасный рейд.
Ребята помнили наказ Наумова принять, как полагается. Да где взять угощение? Больше других огорчился Шкуратов. Какой бы он соорудил торт! Но из немолотой пшеницы — пропусти ее через мясорубку хоть сто раз — торт не получится… Шкуратов наскреб остатки муки и если не торт, то, во всяком случае, «фирменное» блюдо — блины приготовил. В честь гостей налили в самовар свежую воду и, пока он закипал, пока пеклись блины, пока Леша Чернушенко бегал в соседний подвал за Яниной и Наташей, завели патефон, отодвинули к стенке «стол-арсенал» и, освободив посреди комнаты место, начали танцевать.
Часов в одиннадцать девушки заявили, что им пора.
— Ждите, мы скоро вернемся, — сказали они на прощанье.
Павлов и Чернушенко проводили их по подземному ходу, растолковали, как выползти на площадь, указали на проходы в минном поле, на ворота в проволочных заграждениях, и смелые разведчицы скрылись в темноте ночи.
Долго потом в Доме Павлова вспоминали этих отважных девушек, так) бесстрашно отправившихся в логово врага.
Как раз в эти дни случилась беда с Александровым — одним из четверки, что заняла дом. Он нес ужин для стрелкового отделения, и в тот момент, когда переползал стенку, взорвалась мина. Рамазанов даже не успел подать свою обычную команду: «Стой! Ложись!» Он увидел Александрова, когда тот уже свалился в траншею, а термос отлетел далеко в сторону. Раненого втащили в дом, в Чижик — на счастье она оказалась тут же — занялась прострелен-ной ногой. Осколок мины отхватил полступни.
Павлов сообщил об этом в батальон.
— А не пора ли прислать саперов, чтоб взорвать эту гибельную стенку? — спросил он по телефону.
В батальоне заверили, что саперы придут. Но они не появились ни в этот день, ни в последующие… В конце концов стену взорвали, но это уже было потом, когда из медсанбата вернулся залечивший свою рану командир батальона Дронов.
Миновали две недели. В перестрелках, в томительных ожиданиях вражеских вылазок… И за всем этим — тревожные мысли не покидали людей, хотя вслух старались не высказываться. Лишь все чаще ребята стали спрашивать друг друга: не слыхать ли про тех разведчиц?
— Может, они вернулись другой дорогой? — неуверенно замечал кто-нибудь.
Маловероятно. Наиболее удобный путь — короткий и знакомый — лежит именно через их дом. А раз девчат так долго нет…
Велика же была радость, когда обе девушки наконец появились. Такие же бодрые и веселые, как и две недели назад.
Первыми
В ту ночь шел проливной дождь. Перепаханная снарядами площадь представляла собой оплошное болото. Вдруг Мурзаев увидел — нет, не увидел, а скорее почувствовал, что по этому месиву пробираются две фигуры. Вот они уже преодолели замаскированный проход в проволочном заграждении… Вот они уверенно-ползут через минное поле прямо на секрет… «Так и попадают в языки», — подумал постовой, решив, что это ползут фашисты. Он толкнул находившегося рядом Тургунова и с силой стал дергать провод.
Теперь посты имели сигнализацию. Через подземный ход протянули проволоку и к ней приладили звонок. И все знали: раздается один звонок — постовой вызывает сменщика, два звонка — значит, увидели нечто подозрительное. Ну, а если трезвон — тогда известное дело: тревога!
Те, (кто бросились на звонок Мурзаева, возвратились с полпути: навстречу по подземному ходу пробирались знакомые разведчицы.
Девушки промокли до нитки, но сменить одежду или обсушиться им не удалось, хотя Янина с Наташей предлагали свои услуги.
— Были за вокзалом, нанимались к немцам стирать белье… — многозначительно отвечали они на расспросы.
Разведчицы первым долгом взялись за телефонную трубку, а затем, в сопровождении Рамазанова, поспешили к ходу сообщения.
Они очень торопились в полк.
О лейтенанте Иване Лосеве шла в полку молва как о мастере по части «языков». Пожалуй, во всей дивизии немногие имели на своем счету столько взятых живыми гитлеровцев.
Вряд ли кто из товарищей Лосева по комсомольскому общежитию на строительстве Коксохимкомбияата в Губахе мог предположить, что в этом сероглазом крестьянском пареньке раскроется талант разведчика. Ведь его иначе и не звали, как «лапотник». Да он и не обижался. Он охотно рассказывал, что перед тем, как попал на уральский завод, плел лапти. И был виртуозом этого дела в своем селе Кобляки за Пензой, где когда-то другой обуви и не знали. Попробуй из длинного — метра на четыре! — лыка сплести ступни, или босовики, или топыги, да так, чтоб со счету не сбиться, не то концы с концами не сведешь. А их, концов-то, целых пять! И вот этот «лапотник» оказался лучшим слесарем-электриком.
В 1939 году Иван Лосев воевал на Халхин-Голе в воздушно-десантных войсках. Командир отделения, парашютист, он совершил пятьдесят шесть прыжков. Но разведчиком он стал в Великой Отечественной войне, и это оказалось его призванием.
Долгий путь прошел он по военным дорогам, а самая первая вылазка во вражеский тыл, у города Сумы, навсегда врезалась в память. Тогда и добыл он своего первого «языка». Они пошли вдвоем с Васей Дерябиным, таким же щуплым пареньком, как и он сам. Переодевшись в рванье, с уздечкой в руках да с пистолетами и гранатами за пазухой, разведчики смело отправились на луг. Где-то здесь вражеский секрет, и его надо обнаружить… Вдруг из-под скирды вырос гитлеровец. Вот он где, оказывается, этот проклятый заслон!
— Хэнде хох! — раздался окрик.
Лосев — он шел впереди — еще заранее договорился с Дерябиным:
— Если попадусь — кидай гранату прямо в меня. Погибать, так с музыкой!
Но до этого не дошло. Разведчики ловко прикинулись простачками и сами привязались к фашисту, не видал ли он Двух меринов — одного с белой звездочкой на лбу, а другого пегого в больших темных пятнах. Разговаривали больше на языке жестов, но несколько вызубренных немецких слов, вроде «пферд», «штерн», «шварце» и «вайсе» убедили. Фашист поверил и ограничился тем, что прогнал прочь с луга. А это только и надо было! Ночью разведчики снова пересекли луг, но теперь они точно знали, где находится вражеский заслон, и обошли его. На занятом противником хуторе они бесшумно проникли в избу… Правда, «языка» пришлось тащить на себе восемь километров, и это оказалось чуть ли не самым трудным.