Дом Павлова
Шрифт:
Друзья трогательно распрощались, чтобы встретиться только через четырнадцать лет в Москве.
А в Доме Павлова напряженная боевая жизнь текла своим чередом. И хотя самого Якова Павлова здесь уже не было, все равно дом продолжал носить его имя. Он продолжал жить и бороться.
Участок, на котором находился дом, по-прежнему занимала седьмая рота. Но люди в ней теперь были; почти все новые. Погибшего командира роты Ивана Наумова заменил старший лейтенант Алексей Драган.
Сильные бои шли вдалеке отсюда, на внешнем обводе кольца окружения. Но и тут, на участке
Где, например, гарантия, что враг, пытаясь прорваться из охвативших его тисков, не бросится всеми силами на Сталинград, чтобы выйти через замерзшую Волгу?
И Дом Павлова продолжал стоять, как крепость. Появилась новая огневая точка с двумя «максимами» посредине хода сообщения на мельницу, на том, примерно, месте, где раньше стояла злополучная стена, — причинявшая столько бед.
Здесь обосновался командир взвода лейтенант Иван Афанасьев — он уже оправился от контузии. Не задержались в медсанбате и пулеметчики Алексей Иващенко с Иваном Свириным: они тоже вернулись в свою боевую семью. Только эти три человека и остались от прославленного пулеметного взвода. А кроме них, теперь в строю остались немногие из тех, кто долгих два месяца защищал Дом Павлова. Это бронебойщики Файзерахман Рамазанов, Григорий Якименко и Мабалат Турдыев да двое из стрелкового отделения сержанта Якова Павлова — Андрей Шаповалов и его земляк Вячеслав Евтушенко.
С зимними холодами прибавилось хлопот и у санинструкторов Марии Ульяновой и Вали Пахомовой — пухленькой черноглазой дивчины. Даже в те редкие дни, когда не случалось раненых, у этих девушек не выпадало ни минутки свободного времени: надо было предупреждать обморожение. По нескольку раз в сутки ползли они в самые опасные места, чтоб с банкой мази добраться до каждого бойца.
В развалинах Дома Заболотного почти бессменно находился в боевом охранении Тимофей Карнаухов. С тех пор как погиб его брат, он стал напрашиваться туда, где больше вероятности встретить живого врага. Таким оказался секрет в сотне метров от все еще занятого противником военторга. Приползая сюда, Маруся старалась принять серьезный вид — солдат ей чуть ли не в отцы годился. Тем не менее и тут она произносила свою стандартную фразу:
— Береги нос в большой мороз!
Не в пример другим Карнаухов не уклонялся от неприятной процедуры. Десяток секунд, и вот уже все лицо покрывал густой слой мази — и нос, и щеки, и лоб, и подбородок… Напоследок Маруся стаскивала с бойца рукавицы и смазывала его озябшие руки, приговаривая:
— Вот теперь хоть и холодно, да не оводно…
— Оводу сейчас не сезон, — следовал угрюмый ответ, — а вот Гитлер ужалит, не обрадуешься… Мотай-ка лучше отсюда, пока цела, да поскорей…
В те декабрьские дни настроение в третьем батальоне, как и у всех на Сталинградском фронте, было приподнятое, хотя сводки Совинформбюро говорили о фронтовых делах очень скупо. Лишь впоследствии официально сообщили, что за две последние декады декабря наши войска южнее Сталинграда продвинулись вперед на сто — сто пятьдесят километров и освободили более ста тридцати населенных пунктов. Но радостные вести об этих победах опередили сводки.
Волгу уже сковал лед, улучшилось снабжение
Исполнилась заветная мечта бойцов — попариться в баньке. Теперь заботами командира хозяйственного взвода лейтенанта Макарова на самом берегу реки, в маленьком домике под откосом, вмуровали в плиту котел — и вот тебе настоящая русская баня. Даже с паром! В баню люди ходили вооруженные. Пока мылись — караулили часовые.
После короткой передышки на участке сорок второго полка снова начались бои. Противника тут сильно потеснили. Бои шли и на всем фронте, занимаемом шестьдесят второй армией. Штурмовые группы атаковали врага там, где он меньше всего ждал. Десятки опорных пунктов и дзотов ежедневно переходили в руки советских войск.
Стремительным ударом вышибли наконец противника и из «молочного дома». Теперь это удалюсь с гораздо меньшими жертвами, чем в том, ноябрьском бою. Сидя в «котле» на голодном пайке, гитлеровцы были порядком измотаны, но они еще ожесточенно огрызались.
Потом фашистов выгнали и из здания военторга, превращенного ими в сильно укрепленный опорный пункт. Отогнали их от дома железнодорожника и от Г-образного дома подальше туда, за Пензенскую улицу.
Приближался новый, девятьсот сорок третий год.
Его ждали с нетерпением. Казалось, что с последним листком календаря уйдет все горькое, все тяжелое. Хотелось верить, что грядущий год принесет перемены к лучшему. Правда, понимали, что до полной победы далеко. Но вот зверю уже ломают хребет. И это наполняло сердца радостью.
Новому году устроили радостную встречу.
В канун праздника заместитель командира батальона Алексей Дорохов — он сменил уехавшего на учебу капитана Жукова — обошел огневые точки в Доме Павлова. Вдвоем с новым командиром роты Драганом они пробрались через подземные ходы в дзоты, побывали в секретах, поздравили бойцов с наступающим Новым годом. Командиры лично проверили боевую готовность оружия.
— Сегодня жарко будет, — говорили они пулеметчикам, бронебойщикам, минометчикам, артиллеристам, — так что ждите…
Стоял ясный морозный вечер. Причудливые каменные коробки зданий нарядились в зимнее убранство. Выпавший снежок еще белел во всей своей пушистой свежести на изъеденной воронками площади, на остовах разбитых танков и автомашин. Празднично разукрашенным казалось даже темное звездное небо, исчерченное пунктирами трассирующих пуль.
На новогодний ужин пришли гости из роты, из батальона. Уже сложилась традиция: когда торжество — собираться в Доме Павлова. Щедрые старшины нашли к положенным см граммам добавку, и были подняты тосты за успехи в наступающем году.
Завели патефон. Его репертуар теперь расширился. Где-то наверху в квартире отыскалась груда пластинок. Кажется, уже сто раз сюда заглядывали, и вот — сюрприз! А в придачу еще один превосходный подарок: коробка иголок… Все же концерт заключила пластинка-ветеран, та, что про степь широкую да про волжский утес.
Потом пели песни. Дорохов и Драган, земляки с Черниговщины, оба из Прилукского района, затянули свою, украинскую, о девушке, оставшейся на порабощенной врагом земле. Песня навеяла грусть. Все как-то притихли, задумались.