Дом Павлова
Шрифт:
Так почему же ни сам Павлов, ни те, кто его знают, не откликнутся? Да и жив ли он?
Запросы из Сталинграда приходили и в сорок второй полк. Но что здесь могли сказать? Сами, мол, ищем!
И вот теперь, после письма лейтенанта Журавлева, Сталинградский горсовет получил наконец от Лезмана ответ: жив Яков Павлов! Пишите ему на полевую почту 22109-Е!
Как раз в те дни, когда пришло письмо Журавлева, в сорок второй полк прибыл Александр Ильич Родимцев, в ту пору уже генерал-лейтенант, командир корпуса. Ему рассказали о том, что Павлов нашелся.
Генерал проявил живой интерес:
— Да
Полковое начальство смутилось. Оказалось, прав генерал! Павлов так и не награжден. В спешке как-то не позаботились об этом, а потом и вовсе позабыли.
Но забыли о награде, а не о самом подвиге. В полку свято хранили боевые традиции. Рассказывая новому пополнению о боевом пути части, всегда упоминали о Доме Павлова. А то, что такой герой мог оказаться обойденным наградой, никому и в голову не приходило.
— Вот видите, — укорил Родимцев, когда ему обитом доложили. — А ведь человек заслужил! — И тут же распорядился — Подготовьте наградной лист на Героя. Я сам представлю.
В тот же день все было готово, и документы на присвоение Павлову звания Героя Советского Союза пошли по назначению.
Ничего этого Павлов, конечно, не знал. Он продолжал воевать в своем противотанковом полку. Правда, в декабре сорок четвертого года был какой-то странный разговор с командиром полка, но Павлов не придал этому значения.
Вызвал его как-то командир полка Ракович. С минуту он пытливо разглядывал маленькую фигурку старшего сержанта, а потом без предисловий и говорит:
— Ты, Павлов, где больше хочешь служить — в артиллерии или в пехоте?
— Мне непонятен ваш вопрос, товарищ подполковник, — искренне удивился Павлов.
— А все-таки?..
— Что касается меня, то я предпочитаю артиллерию… Но если командование имеет другие соображения, то как прикажут.
— Значит, разговор окончен, — с облегчением заключил командир полка.
А случилось вот что. Ракович получил запрос — не откомандирует ли он старшего сержанта Павлова по месту его прежней службы, в сорок второй гвардейский стрелковый полк? Причина в письме указана не была. А поскольку хорошего воина отпускать никому не хочется, то командир полка рассудил: человек в пехоту не стремится — зачем неволить?
Так Павлов и остался в своем новом полку. Вскоре его повысили в должности, он стал командиром отделения разведки во взводе управления. Но и будучи артиллеристом, ему частенько приходилось браться за автомат.
Однажды — это было у польского городка Торунь — Павлов со своими товарищами вступил в бой с большой группой гитлеровцев — их пришлось выбивать чуть ли не врукопашную из одного имения. Отчаявшиеся эсэсовцы лезли буквально на стволы орудий…
За подвиг в этом бою Павлова наградили орденом Красной Звезды. И не знал он тогда, что совсем рядом, на полях этого же имения воюет его давний друг Василий Глущенко, теперь тоже артиллерист. О том, что они бок о бок воевали за освобождение Польши, друзья узнали, когда встретились после Победы.
Еще один орден Красной Звезды получил Яков Павлов — к тому времени уже старшина — за подвиг, совершенный им у города Гдыня.
В этой тяжелой обстановке требовалось во что бы то ни стало доставить к орудиям боеприпасы и накормить изнуренных непрерывными боями людей. И старшина Павлов действовал отважно. Пробираясь под огнем, он не раз вспоминал другого старшину, сталинградского, коммуниста Сидашева, который, бывало, со своим полосатым Матрасным чехлом с едой и куревом приползал в Дом Павлова. Сидашев навеки остался там, недалеко от площади Девятого января…
Смертельная опасность подстерегала на каждом шагу и старшину Якова Павлова.
Судьба отнеслась к нему милостиво. Ему много раз приходилось переползать поле смерти, мины рвались рядом, но ни одна его не задела.
Пока Павлов ратным трудом «зарабатывал» все новые и новые награды, там, в тылу, своим чередом шли события.
Письмо замполита Лезмана о том, что Павлов нашелся, сталинградцы получили в дни, когда готовились торжественно отметить вторую годовщину освобождения своего города. И сразу же в полевую почту 22109-Е пошло герою приглашение приехать на праздник.
Но Павлов оставался верным данному себе слову — не распространяться о прошлых делах, и об этом приглашении промолчал. А сталинградцам послал теплое письмо. Он горячо поблагодарил за радушие, но объяснил, что приехать никак не может. На фронте сейчас жаркая боевая страда, Красная Армия наносит последние удары по врагу. Ездить по гостям не время… Вот придет Победа, тогда — с превеликим удовольствием!
Об этой переписке напечатали в газетах. Так стало широко известно, что Павлов жив, что он продолжает воевать.
И тогда хлынул поток писем. Теперь уже умалчивать не удалось…
Одним из первых пришло письмо из Саратова от Зины Макаровой.
Адрес на конверте был подробный, но все же недостаточна точный:
«Сталинград. Защитнику города-героя Якову Павлову».
Впрочем, на почте к тому времени уже знали, что Павлов хоть и имеет в городе «свой дом», но там отнюдь не живет… И письмо переслали на фронт.
«Навсегда у меня осталось воспоминание о самых дорогих людях, которые спасли нашу жизнь. Это вы, бойцы шестьдесят второй армии, — писала Макарова. — Как я вам благодарна за все! Мы, выехав из того ужаса, долго не верили своим глазам, не верили, что все уже кончилось. Мы очень много пережили еще за время эвакуации и в Саратов добрались только 1 декабря… Здесь мы обосновались, и я начала строить нашу жизнь снова. За эти два года дети мои подросли, дедушка тоже с нами, ну, а бабушку мы похоронили. Она так и не могла оправиться от тех переживаний. Мой муж после ранения находится сейчас в тылу. Он нас с трудом разыскал.
Мои дети часто вспоминают „подвал“ — так они называют те дни, когда мы сидели в этом доме. Они помнят, как мы уходили по тем канавам, помнят, как вы угощали их шоколадом и водой. А вода — ты сам знаешь, как трудно нам было тогда с водой. Мне пришлось в двух случаях чуть ли не жизнь отдать за воду…»