Дом сна
Шрифт:
– Пару раз.
– Тебе надо сходить к врачу.
– Да пустяки. Просто на меня находит, когда я слишком сильно смеюсь.
В кухне еще кто-то был: оттуда донесся приглушенный стук и звон разбитого стекла, затем внизу погас свет.
– Хочешь, я помогу тебе лечь?
– Вообще-то, нет, – сказала Сара. В коридоре было темно, но глаза ее безжизненно поблескивали в сумраке. – Я хочу, чтобы ты лег со мной.
Следующие свои слова Роберт потом вспомнить не мог.
– Может, это не самая лучшая мысль?
Сияние в глазах Сары померкло.
– Не самая. – Слова повисли в темной тишине, окончательные, бесповоротные.
– Ну, я хочу сказать, – заторопился Роберт, – что сейчас, возможно, не самое подходящее время или…
Сара шагнула к двери,
– Спокойной ночи, Роберт, – сказала она.
Он выкрикнул ее имя – или ему показалось, что выкрикнул. Дверь затворилась, щелкнул замок.
Отупев от шока Роберт стоял в темноте и смотрел на закрытую дверь. Из-под нее не пробивалось ни единого лучика: Сара не включила свет. Роберт не знал, шагнуть ему к двери и постучать или же развернуться и уйти к себе. Он повернулся и сделал несколько шагов по коридору, остановился и опять озадаченно замер в темноте – он дрожал, парализованный собственной нерешительностью, сжимая и разжимая кулаки. Попятился обратно, потом развернулся и на цыпочках подошел к комнате. Он стоял у двери, прислушиваясь, затаив дыхание. Через секунду-другую у него возникло подозрение, которое быстро переросло в уверенность: Сара точно так же стоит по другую сторону двери, припав к ней, прислушиваясь к его тихим движениям в коридоре. Странно, что он не может поднять руку и коснуться двери, хотя они разделены всего лишь парой дюймов дерева. Он внимательно вслушивался, и ему чудилось, что он улавливает дыхание – глубокое, взволнованное дыхание. Шорох руки или тела о дверь, скольжение ткани по дереву. Но после паузы другой звук – глухой стук где-то в глубине комнаты: то ли что-то ударилось о кровать, то ли туфля упала на пол – заставил Роберта решиться. Он занес руку, чтобы постучаться – что он скажет, когда она откроет? – отбросил эту невротическую и неуместную мысль, рука приблизилась к двери, собралась стукнуть и снова замерла. Вместо того, чтобы коснуться двери, костяшки пальцев коснулись век, и Роберт принялся яростно тереть глаза. Рыдание сотрясло его тело: он чувствовал себя очень пьяным и очень уставшим. Роберт повернулся и быстро двинулся по коридору к своей комнате.
Следующим ощущением, которое он мог припомнить, была резкая боль в левой руке. Он опустил взгляд на ладонь и увидел следы от зубов. Он сидел на узкой кровати в своей комнате и кусал себе ладонь, вонзая зубы в основание большого пальца – сильно, но все-таки не до крови. Свет включен, брюки сняты. Валяются на полу рядом с гардеробом.
Роберт встал и тут же покачнулся – не только от выпитого, но и от неверия. Случившееся было выше его понимания: с одной стороны хотелось вычеркнуть это из памяти, а с другой – восстановить и пережить мельчайшую подробность. Неужели она в самом деле, в самом деле попросила его это сделать? И неужели он в самом деле отказался?
Такого больше не повторится, – сказал он себе. – Она никогда меня больше не попросит.
Он подобрал брюки. Может, одеться и вернуться к ее комнате?
Где ботинки?
Вернись.
Но он ведь отказался; и как только отказался, ее приглашение стало недействительным – окончательно и бесповоротно.
И призраки, что грозно шепчут…
Роберт исхитрился просунуть ногу в штанину, принялся засовывать другую, потерял равновесие, запрыгал и упал. Падая, задел головой угол тумбочки, череп и шею пронзила острая боль. Он скрючился на полу, тронул скулу рядом с ухом – под пальцами была кровь.
Воспрянуть налегке рожденным вновь…
– Обратной дороги нет, – вслух произнес он.
Роберт высвободился из брюк, достал из кармана носовой платок, сел на кровать и приложил платок к ране. Ссадина была неглубокой, и кровь вскоре остановилась. За этими действиями он протрезвел – как ему показалось, с необычной быстротой. Дрожащий, бесштанный, он вдруг понял, что до смерти хочет все записать, подошел к столу, взял фломастер, пролистнул блокнот в поисках чистой страницы – после бесчисленных черновиков его стихотворения.
Вероятно, один
Он взял фломастер и жирно перечеркнул по диагонали последний вариант стихотворения. Затем крест-накрест провел еще одну черту. Мягкий кончик фломастера прорвал бумагу. Поверх черновых вариантов он яростно царапал непристойности, дырявя фломастером бумагу, наконец схватил блокнот, изорвал его и отшвырнул клочки.
Все еще сжимая фломастер, он встал, пошатнулся и навалился на стену. Не так уж он и протрезвел, как ему казалось.
Сара сейчас лежит в постели, в нескольких шагах по коридору и, наверное, спит, ее комната погружена во мрак, ее дверь заперта. И она больше никогда его не попросит.
Тупой, тупой, тупой…
Твердя это, он бился головой о стену – несильно, но почему-то по стене размазывалась кровь. Видимо, рана снова открылась. Все тем же фломастером он карябал на стене слова.
МУДАК, МУДАК, МУДАК, МУДАК…
Он прекратил выводить буквы, почувствовал, как ноги подкосились, и понял, что сползает на пол по стенке гардероба. Взглянул на кровать и, собрав последние силы, швырнул на нее свое тело. И потерял сознание.
Мучительная жажда разбудила Роберта через несколько часов. Будь он более опытен по части выпивки, знал бы, что вставать сейчас не нужно – это не более чем краткий перерыв, когда следует влить в себя несколько стаканов воды, после чего, шатаясь, вернуться обратно в постель и проспать еще три-четыре часа, хотя бы до полудня. Но ощутив неестественный, лихорадочный прилив бодрости, совпавший с первыми лучами солнца, Роберт решил, что окончательно проснулся; кроме того, его внимание привлекли голоса снизу, из кухни. Он сполоснул лицо холодной водой, вылез из вчерашней одежды и влез в свежую. Перед выходом из комнаты, бросил взгляд на стену у гардероба и устыдился надписи, накарябанной ночью. Он навалился на тяжелый шкаф из тикового дерева и сдвинул на несколько дюймов к окну. Надпись оказалась за шкафом – теперь Роберт мог спуститься на кухню.
Там он обнаружил трех вчерашних собутыльников: те суетились с тостами и кофе, а один даже отважился приготовить полноценный завтрак. У всех были одинаковые лица – слегка пришибленные, с неестественно горящими глазами. Они спросили, что с ним стряслось, он ответил, что не стряслось ничего страшного, и разговор иссяк. Ни Терри, ни Сара еще не показывались, но вскоре появилась Вероника. Она сухо кивнула Роберту, направилась прямиком к холодильнику и быстро расправилась с литровым пакетом апельсинового сока.
– Жажда? – глупо спросил Роберт, когда она допила.
Вероника пропустила вопрос мимо ушей.
– Тебя ночью кто-то бил?
– Нет. Случайно ударился.
– А то я подумала, что любовнички поссорились, – сказала Вероника и принялась кромсать хлеб толстыми ломтями.
Вошел Терри в пижаме.
– Только что блеванул, – сообщил он, не обращаясь ни к кому конкретно.
– Мы тебя прощаем, – сказал Роберт.
– Прямо на телефон. Хотел позвонить домой.
Терри был единственным обитателем Эшдауна, за кем должны были заехать родители. Остальные либо надеялись, что их кто-нибудь захватит с собой, либо планировали уехать на собственных машинах, как только более-менее придут в себя. Под вялостью и недомоганием таилось непривычное и тревожное чувство: им осталось провести вместе лишь несколько часов, прежде чем расстаться и, быть может, никогда больше не встретиться.