Дом Солнц
Шрифт:
— Оставайтесь, — предложил я.
— Нет, мое здравомыслие сильнее любопытства.
Нежданно-негаданно поднялся ветер и хлестнул меня по щеке. Мистера Джинкса позабавило мое изумление.
— Что, шаттерлинг, почувствовал? Воздушные массы перемещаются, значит Фантом меняет погоду на свой лад. Все, мне пора.
— Летите, — кивнул я. — За нас не беспокойтесь. Утром мы расскажем, как все было.
У мистера Джинкса заметно изменилось настроение. Может, он поверил, что мы хотим только спасти друга?
— Желаю удачи! Вы в плену иллюзий, однако в храбрости вам не откажешь.
Мистер Джинкс поднялся в свой кораблик, который тотчас рванул прочь, трепеща механическими крыльями. Следом понесся флайер, чтобы переждать ночь в городе,
Ветер усилился и, словно бритвой, резал глаза. Пришлось закрыть лицо ладонью и глядеть сквозь растопыренные пальцы. Солнце, опускавшееся к западному горизонту, заслонила дымная туча пурпурно-черного цвета. Состоящая из тысяч мельчайших частиц, она роилась, вздымалась, извивалась. Размер я определить затруднялся, потому что не знал, с чем сравнить. Хотя основная масса Фантома — темный пульсирующий сгусток сердца с наибольшей концентрацией воздушных механизмов — в диаметре была по меньшей мере такой же, как смотровая платформа. Трепет я испытывал и прежде — благоговейный, который вызывали великие деяния, отчаянно храбрые, порой рискованные, например шедевр живописи или штурм горной вершины, сейчас же трепетал от животного страха. Всепоглощающий ужас велел бежать, прятаться и кислотой разъедал мою решимость.
Я вспомнил все, что узнал из космотеки и от имирийцев. В дремучие века Золотого Часа Фантом Воздуха был мужчиной по имени Абрахам Вальмик. Богач и долгожитель, Вальмик хотел получить от Вселенной много больше, чем отдавал. К тому времени Абигейл и другие основатели Линий уже избрали свой путь к бессмертию — раздробились на шаттерлингов и, гонимые жаждой к знаниям, принялись осваивать галактику. Наверное, в то же время кто-то пошел другой дорогой и начал превращаться в кураторов Вигильности. Вальмика не устраивало ни дробление, ни сжатие времени, ни биотрансформация. Он пожелал стать машиной, чтобы его сознание переселилось в максимально прочную оболочку. Нейрон за нейроном, его мозг заменили механическими составляющими. Замену производили постепенно — так порой реконструируют городские районы, вместо того чтобы снести старые дома и построить новые, — и Вальмик разницу не чувствовал. Зато ее ощутили другие: гудящая паутина искусственных нейронов сделала Вальмика совершенно непохожим на людей.
Едва процесс завершился, Вальмик отказался от человеческого тела, в котором больше не нуждался. При необходимости он использовал органическую нервную систему, однако требовалось это крайне редко. Абстрактные миры симулированного опыта стали ему милее общения с людьми во внешнем мире. Люди теперь докучали ему — они же патологически предсказуемы, мысли как под копирку. Вальмик чувствовал себя иным — рыбой, которая выпрыгнула на берег и поняла, что способна дышать. Остальные же так и гнили в океане. Что общего могло быть у него с ними?
Веками искусственный разум Вальмика не менял ни место существования, ни конфигурацию. Копии, разосланные по Золотому Часу и за пределы системы, подлежали активации лишь в случае гибели прототипа. Вальмик методично усложнял его строение, добавляя искусственные нейроны до тех пор, пока они не превысили число функциональных живых клеток на многие сотни. Он настолько возвысился над людьми, что по-настоящему контактировал лишь с другими носителями усовершенствованного разума. Поначалу те выдерживали темп оптимизации, потом стали отставать. Чересчур осторожные, они не желали окончательно отказываться от человеческой конфигурации мозга. Они цеплялись за его древнее строение, за многовековой уклад сенсорных и когнитивных модулей. Человеческий мозг развивался под воздействием внешних факторов, благоприятных или неблагоприятных, причем новое нарастало поверх старого. Совсем как в доме, где я родился: коридоры и лестницы вели никуда, заброшенные комнаты и галереи, зажатые другими, не подлежали расширению; невероятно и неоправданно сложная конструкция водопровода объяснялась необходимостью прокладывать
Вальмик поклялся перестроить свой разум целиком и полностью, от самых основ. Он собирался проверить каждую часть, распутать каждый узел. Все это время сознание оставалось активным. В период самых бурных преобразований оно ослабело, но полностью не отключилось. План был продуман досконально. Подобно хирургу, одурманенному собственной анестезией, он не сумел бы оперативно отреагировать на возможный сбой, поэтому учел каждую мелочь.
Обошлось без сбоев. Вальмик стал крупнее, быстрее и необычнее, чем прежде. Древний особняк превратился в сверкающее, рационально спроектированное здание — ничего лишнего, все максимально эффективно. Такой разум порождал невероятно четкие, ясные мысли. Оценивая проделанное, Вальмик видел, что старался не зря. Еще он понимал, что оставил своих товарищей далеко позади. Он неустанно перестраивал и оптимизировал себя. А другие… даже если бы затеяли принципиальные изменения и решили подражать Вальмику, ничего бы у них не вышло. Вальмик стал уникумом, какого не существовало со времен Предтеч.
На этом перемены не закончились. Вальмик, даже в усовершенствованном виде, был привязан к процессорному модулю одного устройства. С учетом источника питания, внешних слоев и бронезащиты устройство было размером с небольшой астероид. В ту пору, до открытия тайн пространства-времени, кинетического момента и инерции, перемещаться было непросто. Вальмик охлаждался, превращая кометы в пар. В закрытом мире своего разума он стал богом, но унизительная зависимость от других устройств и людей сохранилась. Иссякни поток комет, Вальмик выкипел бы от своего блеска. Устройство, в котором он жил, мог разрушить один прицельный выстрел мощного орудия.
Это следовало исправить.
Очередная перемена еще больше отдаляла его от человеческой ипостаси, хотя ипостась та превратилась в тающий на горизонте берег, по которому Вальмик тосковать не собирался. Теперь каждый из десятков тысяч нейронов его разума мог функционировать автономно. В то дремучее время Вальмику требовалось сырье и топливо — улавливать и использовать скрытую энергию вакуума он еще не научился, — однако механизмам-составляющим хватало ума и сноровки находить себе ресурсы. Их связывал свет, и Вальмик превратился в облачный разум, заняв куда больше места, чем прежде. Облако способно раздуваться до бесконечности. При желании Вальмик мог без труда объять целую планету. Единственным минусом оказалось замедление мыслительного процесса: на обмен информацией между составляющими теперь уходили не миллионные, а десятые доли секунды. Однако Вальмик не желал разговаривать ни с кем, кроме себя, поэтому не слишком тревожился. Зато он мог раскинуться по всей Солнечной системе и еще дальше.
Спустя много времени после того, как Золотой Час остался лишь в истории, а шаттерлинги устроили третий сбор — первые три цикла растянулись на семь тысяч лет, ибо Абигейл решила, что осваивать еще не заселенную галактику бессмысленно, — Вальмик добрался до облака Оорта, семейства спящих комет, от которых до Солнца от тысячи до ста тысяч раз дальше, чем от Старого Места. Теперь простейшая мысль занимала месяцы планетарного времени. Солнечная система шумела внутри Вальмика, как часы с перекрученной пружиной.
Огромный, с множеством составляющих, Вальмик стал практически незаметным. В жизни человечества он не участвовал, и люди постепенно о нем забыли. Поговаривали, что облако Оорта пронизывают непонятные сигналы, но такие разговоры считали очередной байкой. Путешественники, встретив элемент Вальмика, принимали его за космический мусор времен покорения галактики. Вальмик легко жертвовал своими составляющими. Люди не могли ни навредить ему, ни даже создать неудобства. Не тревожил Вальмика и растущий авторитет Линий.