Дом Солнц

Рейнольдс Аластер

Лихнис прикрепил леваторы и поднял робота над платформой. Тот не шевельнулся, застывшие конечности даже без опоры лежали неестественно ровно. Казалось, перед нами золотой монолит.

Я взглянула на горизонт, не увидела ничего и разозлилась, словно меня подвели, словно Фантом Воздуха нарушил соглашение.

— Нам пора, — проговорил Лихнис, и я отвернулась, чтобы он не видел мох слез.

Глава 23

Двести пятьдесят шесть слоев лежали на полу квадратом-мозаикой стороной в шестнадцать плиток. Волчник разместила их по мудреной схеме, а на первый взгляд казалось — как попало. Суть принципа заключалась

в том, что если слои соседствовали на плитках, то не соседствовали на теле Синюшки. В итоге получилось, что одна содержала слой тела целиком, а соседняя — отдельные куски. Плитки светились изнутри — в каждой еще теплилась жизнь. Под тонким стеклом масляными ручейками текли физиологические жидкости. Легкие Синюшки сдувались и раздувались — каждое ритмичное движение эхом отдавалось на многих плитках, разделенных каменными дорожками так, что получилась решетка. Больше всего зрелище напоминало классический сад с прудом, на темной поверхности которого пульсировали странного вида кувшинки. Когда мы пришли, Волчник расхаживала по дорожке, покачивая пистолетом. Допрос уже начался: Синюшке в бессчетный раз задавались одни и те же вопросы.

— У меня времени много, — проговорила Волчник, — а у тебя оно тает с каждым часом. В стрельбе я могу упражняться, пока нервная система у тебя не станет как у рака. — Она подняла пистолет, отрегулировала интенсивность луча и прицелилась в плитку справа от себя. — Ну как, Синюшка, есть разница? Чувствуешь, что я ускоряюсь? Мысли путаются? Небось с трудом вспоминаешь, как и почему оказался у нас в плену? — Свободной рукой Волчник заслонила глаза от света, спустила курок энергетического пистолета и направила малиновый луч на плитку. Целилась она Синюшке в голову. Плитка не раскололась, но в тонком слое мозга появилась аккуратная дырка, а вокруг нее — темное кольцо опаленной ткани. — Так есть разница? Ты не почувствовал, но я только что уничтожила несколько миллиардов твоих мозговых клеток. У тебя их еще сотни миллиардов, но ты же прекрасно понимаешь, что запас не бесконечен. Стекло проложит проводящие пути вокруг раны, но воспоминания, которые ты сейчас потерял, не восстановит. Самое обидное, ты и не вспомнишь, что потерял их. Почувствуешь лишь непривычную пустоту, будто в комнате, из которой убрали мебель.

— Я сказал тебе все, что знаю, — прогудел Синюшка.

— Я тебе не верю.

— Думаешь, мне сказали хоть одно лишнее слово? Сообщили необходимый для операции минимум — и точка.

— Точка, если ты сам не потребовал объяснений, а это возможно, по крайней мере теоретически. Пока я не разобралась со структурой и величиной Дома Солнц, такую возможность исключать нельзя. — Волчник перескочила к плитке в шести рядах справа от предыдущей. — Зачинщик ты или нет, я не верю, что ты рассказал мне все. — Она прицелилась и выстрелила Синюшке в живот. На сей раз он вскрикнул. Слои-части мозаики закорчились под стеклянным заслоном. — Ага, — одобрительно кивнула мучительница, — здесь хороший пучок нервов. Было по-настоящему больно. До сих пор болит?

— Она переступила черту, — шепнул я Портулак.

— Тоже мне новость!

Я высмотрел среди зрителей Аконита, Мауна и других шаттерлингов, которым следовало присматривать за Волчник. Одетые в траур, они напоминали черную стаю. Чистец сидел в паре рядов от них, рядом с Горчицей.

— Жди здесь, — шепнул я.

— Опять на рожон лезешь?

— Мне запретили появляться в зале для допросов, а мы сейчас не там.

Пока Волчник мучила Синюшку, я двинулся к Акониту и другим. Уже на полпути я снова услышал треск энергетического разряда. Крика не было, значит уничтожению подверглась

очередная группа нервных клеток.

— Лихнис, садись, братан! — Аконит похлопал по свободному месту рядом с собой. — Здорово Волчник отжигает.

— Здорово. Для ненормальной.

— Ну… без страсти никуда. А ты другого ожидал?

— Она трех пленных вылущила. А на Синюшке к концу дня живого места не останется. Его вообще не останется.

— Синюшка в курсе. Не думаешь, что он вот-вот расколется?

— Скорее, он вот-вот потеряет речевой центр.

— По-моему, Лихнис прав, — чуть слышно вступил в разговор Маун, откашлявшись. — Волчник позволено слишком много. Она хочет как лучше, да и к Синюшке мы относимся одинаково, но главное — выбить из него информацию. Нельзя, чтобы эмоции ставили под угрозу безопасность Линии.

— Думаете, пора ее приструнить? — спросила Донник под аккомпанемент очередного разряда. — Некрасиво получится, особенно перед гостями.

— Красоты и так мало, — заметил я. — По мне, так допрос очень напоминает пытку, которую Линия санкционировала во имя садистского удовольствия.

— Что ты предлагаешь? — спросил подсевший к нам Чистец. — Уверен, мыслей у тебя хоть отбавляй.

— Для начала я отнял бы у нее пистолет. Инфосоединения между слоями можно оборвать, не нарушая физических структур. Так и надо сделать, если хотите добиться результата. Синюшке без разницы, он так и так почувствует, что от него отрывают по кусочку. Преимущество такого метода в том, что, если ничего не получится, пленника можно будет восстановить.

— Раз он молчит, когда мы отрываем от него по кусочку, причем самыми разными способами, то второй раунд допроса результата не даст, — сказал Аконит.

— Так устройте вторым или третьим раундом настоящий допрос, хотя бы попробуйте! — Я пожал плечами. — Пусть хорохорится — посмотрите, сколько правды будет в его блефе. Вдруг Синюшка почти созрел, но стараниями Волчник не успеет расколоться?

— Вижу, ты твердо решил мешать дознанию, — подытожил Чистец.

— Нет, — покачал я головой — не зло, а скорее устало, — я целиком и полностью поддерживаю любой способ вызвать Синюшку на откровенность. Помог бы топор — первым стал бы рубить плиты. Только пытки не помогут. — Я заглянул Чистецу в глаза, отчаянно взывая к его здравому смыслу и рационализму. При непомерных амбициях он далеко не глуп. — Ты же понимаешь, что так нельзя. Я помню, как ты вчера вечером говорил о Минуарции.

Чистец ухмыльнулся и отвел взгляд:

— Ты всегда найдешь, к чему придраться.

— Разве я придираюсь? Говорил ты здорово. Я благодарил небеса за то, что выступаешь ты, а не я. Ты воздал ей должное.

Возникла пауза длиной чуть ли не в тысячу лет. Другие шаттерлинги отодвинулись, чтобы мы поговорили тет-а-тет.

— Я думал, тебе не понравится, — наконец сказал Чистец.

— Нет, ты произнес замечательную речь, правдивую с первого до последнего слова. Будь Минуарция жива, она сказала бы то же самое.

— Мне хотелось подобрать верные слова. Минуарцию я знал хуже твоего, но уверен — ей понравилась бы правда. Вряд ли она хотела бы, чтобы ее жизнь приукрашивали.

— Ты взял верный тон. — Я тяжело вздохнул, понимая, что либо окончательно оттолкну Чистеца, либо перетяну на свою сторону, — грань была очень зыбкой. — После похорон я убедился, что был не прав насчет тебя. Когда наказали Портулак, у меня появилась, точнее, промелькнула мысль, что ты замешан тут сильнее, чем мы думаем. — Я нервно сглотнул. — Потом убили Минуарцию, и я…