Дом у Чертова озера
Шрифт:
Варя с тетей Тоней навещали его однажды. Одного раза хватило, чтобы у тети Тони случился сердечный приступ, а Варя окончательно уверилась, что попала в ад. Отец не был похож на себя прежнего. Он вообще не был похож на человека. Пустой взгляд, трясущиеся руки и струйка слюны, стекающая по подбородку на полосатую больничную пижаму.
И все это из за нее и Ворона. Пусть все: врачи, учителя и следователи – в один голос твердили, что Ворон поступил правильно, что, если бы не он, она бы умерла, Варя продолжала его ненавидеть, и ненависть эта с каждым днем становилась все сильнее, она подогревалась воспоминаниями
А врач сказал, что так даже лучше, что если судебно психиатрическая экспертиза признает отца невменяемым, то он избежит уголовного преследования. А что это изменит? Вместо тюремной камеры у него будет комната с мягкими стенами?..
Тетя Тоня пыталась ее успокоить, уговаривала, увещевала. Тетя Тоня думала, что папу еще можно вылечить, и получится не доводить дело до суда, надо только проконсультироваться с хорошим адвокатом, но Варя твердо знала две вещи: во первых, тетя Тоня не верит, что отец поправится, а во вторых, она так же, как и остальные, считает его виноватым.
Ворон продолжал приходить каждый день: сначала в больницу, потом домой, никак не мог понять, что все кончено, что она не может его больше видеть. Варя кричала, говорила ему страшные вещи, а он все равно приходил: вечером усаживался на ступеньках ее крыльца и уходил только ночью. Она испытывала его терпение, наказывала за предательство ненавистью, каждое утро начинала с того, что выкорчевывала из души малейшие ростки любви и жалости. В ее жизни больше нет места Владу Воронину.
Он сдался в конце третьей недели, сказал с мрачной решимостью:
– Хорошо, Варя, я оставлю тебя в покое.
Он ушел, и она впервые за эти дни расплакалась: хоронить первую любовь было больно. А в конце четвертой недели к ней в комнату залетела галка – вестница чьей то скорой смерти.
Варя вернулась к занятиям через месяц. Одноклассники встретили ее появление настороженно, только Сивцова позволила себе презрительную улыбку. Ворон в ее сторону даже не смотрел. Он же обещал оставить ее в покое. Вот держит слово… По большому счету, Варе было плевать и на косые взгляды, и на шушуканье за спиной, и на неприкрытую жалость учителей. Она жила как во сне, равнодушно перебиралась из ночного кошмара в дневной. Ночью ее мучила Черная дама, днем Ворон…
Ворон изменился, точно случившееся месяц назад сломало в нем какую то маленькую, но жизненно важную детальку. Нет, внешне он оставался прежним, рассудительным и невозмутимым. Просто из глаз исчез блеск, и улыбался он теперь механической, равнодушной улыбкой. Он больше не реагировал как раньше, остро и незамедлительно, на малейший недобрый взгляд в ее сторону, он вообще на нее не смотрел. Он оставил ее в покое, и, как только остальные это поняли, началась травля. Не явная, выступать в открытую ее обидчики пока еще опасались, а так, по мелочам: гадкая надпись на заборе ее дома, дохлая крыса в сумке с учебниками, россыпь битого стекла в сменной обуви – сущие пустяки, не заслуживающие внимания…
В тот день тетя Тоня пришла встречать Варю к школе, лицо у нее было таким, точно она чего то
– Что то с отцом? – спросила Варя упавшим до едва различимого шепота голосом.
– Детка, он сбежал. – Тетя Тоня всхлипнула, торопливо вытерла глаза носовым платком. – На прогулке санитары недосмотрели, и он ушел. Говорят, перелез через стену.
Сумка вдруг стала тяжелой, пальцы разжались…
– Варенька, ты только не бойся, все будет хорошо. – Тетя торопливо собрала рассыпавшиеся по дорожке учебники. – Его найдут, он не сможет сделать тебе ничего плохого.
Варя молча кивнула. Она знала, что папа не сделает ей ничего плохого, она боялась, что он сможет навредить себе.
Ночь они с тетей Тоней провели без сна, закрыв окна и забаррикадировав двери. Ждали, что отец вернется. Он не пришел, а на следующий день по городу поползли слухи, что из психушки сбежал опасный маньяк…
Это случилось на пятый день после исчезновения отца. Учитель начальной военной подготовки, энтузиаст и самодур, каких поискать, объявил суточные сборы. Его не останавливало ни то, что сборы приходятся на выходной день, ни то, что у одиннадцатых классов впереди выпускные экзамены и им наверняка есть чем заняться, помимо НВП. «Сборы в семь утра на школьном дворе! Явка обязательна. Уважительной причиной считается только смерть. Защитники отечества должны быть готовы к форс мажорным обстоятельствам!» Одноклассники возмущались, кое кто даже пытался спорить, а Варе было все равно. Просто стационарный ад станет выездным, только и всего…
Непосредственно сборы заняли первую половину дня, а дальше каждый из них был предоставлен самому себе. Хочешь – купайся, хочешь – загорай, а хочешь – пой песни под гитару. Красота и походная романтика. Варя поспешила уединиться сразу после окончания муштры, отошла подальше, уселась на старой коряге, опустила босые ноги в прохладную озерную воду. В голове было пусто и гулко, ни одной связной мысли. Это, наверное, из за бессонницы: чтобы свести ночные кошмары к минимуму, она и спать старалась по минимуму, всего по нескольку часов. От кошмаров это не спасало, зато полуоглушенное состояние помогало пережить день.
Наверное, Варя все таки задремала, потому что не заметила, как на бревне рядом с ней оказалась Сивцова.
– А я твоего батяню только что видела, – сказала она, не глядя в Варину сторону. – Высокий, худой, в уродской полосатой пижаме.
– Где?! – Сивцовой нельзя было верить и уж тем более доверять, но эта «полосатая пижама»… Откуда она могла знать?..
– Может, лучше сразу вызвать ментов? – Сивцова закурила, хлопнула по воде ладошкой.
– Не надо ментов, где ты его видела?
– А почему я должна тебе рассказывать? Мы с тобой не подруги. Мы с тобой вроде как соперницы. – Она сощурилась, выпустила струйку дыма прямо Варе в лицо.
– Нам нечего делить.
– Правда? А Ворона?
– Между нами больше ничего нет, ты же знаешь.
– Я знаю, но мне нужны кое какие гарантии. – Сивцова зажала в зубах сигарету, достала из кармана брючек блокнот и огрызок карандаша, протянула Варе, велела: – Пиши!
– Что?
– Любовную записку.
– Кому?
– Да неважно кому. Ты пиши, я продиктую.