Дом у кладбища
Шрифт:
Затем Грязный Дейви громко и выразительно зачитал служанкам бумагу, которая, как он заявил, являлась копией с письменных показаний, данных под присягой миссис Мэри Мэтчуелл, или, как он ее называл, миссис Наттер, вдовой покойного Чарлза Наттера, дворянина из Мельниц, Чейплизодского прихода, района Каслнок, Дублинского графства; там утверждалось, что Мэри Мэтчуелл была обвенчана с упомянутым Чарлзом Наттером в церкви Святого Клемента Датского, в Лондоне, 7 апреля 1750 года. Далее Грязный Дейви извлек свидетельство о браке и заявление, согласно которому Мэри Мэтчуелл, полагая, что покойный не оставил никаких письменных распоряжений касательно своего имущества, обратилась в суд по привилегиям с просьбой дать ей полномочия на управление имуществом, каковые
Все это, разумеется, показалось испуганным женщинам «смесью греческого с древнееврейским», как выражался честный отец Роуч. Но М. М., , [54] уставив на них холодный страшный взгляд, изрекла вполне удобопонятный вопрос:
— Как твое имя?
— Могги Салливан, с вашего разрешения, мэм.
— А твое?
— Лизабет… все зовут меня Бетти… мэм; Лизабет Берк, с вашего позволения, мадам.
— Хорошо, а теперь, Могги Салливан и Элизабет Берк, послушайте обе, что я вам скажу. По закону я здесь хозяйка, как вам только что объяснили, и вы мои слуги; и если вы вздумаете без моего разрешения хотя бы повернуть вертел или сдвинуть с места чашку, то будете наказаны; и если по вашей вине у меня пропадет пусть даже булавочная головка, я призову вас к ответу за кражу, и вас выпорют и поставят на руку клеймо… что это такое, вам понятно. А теперь: где миссис Сара Харти? Она должна собрать пожитки и убраться отсюда.
54
Ночи подобный, гневный (древнегреч.).
— О! Мэм, голубушка, бедная наша госпожа…
— Ятвоя госпожа, девка.
— Мэм, дорогая, ей очень плохо.
— Гдеона?
— В своей комнате, мэм, — отвечала Бетти, умываясь слезами.
— Куда это ты, наглая девка? — грозным голосом вскричала М. М. и шагнула к двери, куда вознамерилась улизнуть Могги.
Надо сказать, Могги в известном смысле можно было назвать героиней; я разумею при этом не героиню романа, обладательницу суетного дара красоты: Могги была скуласта, курноса, а в фигуре ее было столь же непросто обнаружить талию и прочие свойственные женскому полу изгибы, как, к примеру, в часах, стоящих в холле; подобно этому полезному предмету меблировки, она представляла собой вытянутый параллелограмм, не преображенный никакими ухищрениями искусства, потому что простые девушки вроде Могги носили кринолин только по праздникам. И тем не менее Могги была героиней из разряда амазонок. Ей случилось однажды сбить с ног и уложить на обе лопатки — на лужайке перед парадной дверью — богатыря Пата Морана, что стало для него вечным позором; это было, когда играли музыканты (на скрипке и тамбурине) и Пат Моран «сунулся» ее поцеловать. Могги драла за уши больших мальчишек, торговки рыбой побаивались ее языка; с помощью палок и камней она обращала в бегство злых собак и каждый раз проявляла в опасных ситуациях авантюрную жилку и боевой задор.
Как и другие, Могги на первых порах не могла не поддаться чарам дурного глаза М. М., но теперь овладела собой, развернулась кругом и отважно бросила вызов незваной гостье:
— Сами вы наглая тварь; я иду куда мне вздумается и хотела бы посмотреть, кто меня остановит; и первее всего, мэм, я, с вашего позволения, собираюсь сказать госпоже, чтобы она заперла дверь и не пускала на порог вашу распутную шайку, а потом, мэм, куда пожелаю, туда и пойду; вот так-то, мэм, и других услуг от меня не ждите.
Бросив вызывающий взгляд, Могги прищелкнула пальцами, проделала неуклюжее антраша и бешеным галопом припустила вверх по лестнице с криком: «Заприте дверь, мэм… заприте дверь».
Сделавшись еще белее, чем раньше, М. М., как только пришла в себя, скользнула следом за Могги;
На угрюмом лице бейлифа вспыхнула циничная улыбка ожидания: он видел, что обе женщины готовы на все, и надеялся стать свидетелем горячей схватки. Но Грязный Дейви вмешался и все испортил; он остановил свою клиентку и стал хрипло нашептывать ей в ухо какие-то увещевания.
— С какой стати я не могу поступать как мне заблагорассудится со своей собственной… хорошие же это законы, черт возьми!
— Я просто предупреждаю вас, мадам: если вы это сделаете, то нам, вероятно, придется вскоре столкнуться с серьезными затруднениями.
— Я ей шею о перила переломаю, — пробормотала М. М.
— А теперь, ваша милость, если желаете, можете передать со мной привет кому-нибудь в городе, потому что дальше я иду туда, — заглядывая в дверь, произнесла Могги с шутливым реверансом, задорно скосив глаза; вид у нее был такой вызывающий и воинственный, что еще немного — и бейлиф, стоявший у дверей, хлопнул бы ее по спине и воскликнул (если бы знал латынь): «Macte virtute puer!» [55]
55
Хвала твоей доблести, дитя! (лат.)
— Поймайте эту девку. Не смей шевелиться… стой… держите ее! — крикнула М. М. бейлифу.
Тот хмыкнул.
— Вот что, — вмешался Дейви. — Мадам Наттер говорит не всерьез… такведь, мэм? Мы вас не задерживаем, имейте в виду. Дверь открыта. Ничего похожего на противоправное заключение или лишение свободы, запомните; а за вашу любезность, мисс, мы вас благодарим. Мы вас не задерживаем, нет. Нет, благодарю. Освободите молодой леди дорогу, мистер Редмонд.
И Дейви вновь стал что-то энергично нашептывать на ухо М. М.
И Могги исчезла. Она направилась прямиком в город, к дому своего друга доктора Тула, но того ждали из Дублина только к утру. Тогда она решилась было пойти в казармы, чтобы оттуда послали солдат — если понадобится, с пушкой — отвоевывать Мельницы. Потом она передумала и вспомнила о добром докторе Уолсингеме, но доктор был слишком бесхитростный человек, чтобы совладать с шайкой прожженных негодяев. Генерал Чэттесуорт жил чересчур далеко и тоже не вполне годился, как и полковник Страффорд; а молодые красавчики, «всякие там капитаны, только посмеются надо мной, да и в судебных делах ничего не смыслят». И таким образом она сделала выбор в пользу отца Роуча.
Глава LXXVII
ВСЕ ЗАГЛУШАЮЩАЯ ИРЛАНДСКАЯ МЕЛОДИЯ
Жилище отца Роуча стояло на Чейп-Лейн первым — всего на этой не особенно длинной улице было два дома. Его выкрашенная в зеленое (традиционный ирландский цвет) дверь вела в средоточие многих ирландских добродетелей (я счастлив это отметить), в ряду коих первое место принадлежит гостеприимству. Когда Могги обогнула угол и спряталась от холодного ветра за дружественными стенами этого дома, до нее донесся громовой голос, который под сладкозвучный аккомпанемент басов волынки исполнял — в весьма декоративной манере — последнюю строфу из «Коллин Ру» {174} .
Почтение к этой божественной мелодии, а также желание еще немного послушать задержали Могги на крыльце, и она застыла с дверным молотком в руках, не решаясь несвоевременным стуком спугнуть гармонические звуки, от источника которых ее отделяли всего лишь ставень и оконное стекло. Когда певец и инструмент одновременно завершили свои партии протяжным неописуемым стоном и хрюканьем, разом пронзительно закудахтал хор женских голосов, иные из которых изливали восторг, а иные — смеялись. Затем заговорил отец Роуч, мелодично и со страстью возгласивший: «Удачи вам, Пат Мэхони!»