Дом у кладбища
Шрифт:
— Паддок, дружище, — зашептал Деврё в ухо маленькому лейтенанту, — надеюсь, вы не убьете Наттера в угоду этим двум скотам?
И Деврё указал глазами сначала на блестящего секунданта Наттера, а затем на великого духом О'Флаэрти, который по-прежнему неподвижно сидел на земле.
— Капитан Паддок, — послышался голос зерцала куртуазности, Пата Мэхони из Макэфаббла (между прочим, Мэхони упорно присваивал Паддоку капитанский чин), — поскольку дело приняло неожиданный оборот, могу я осведомиться, кто выступит в роли вашегодруга?
—
— Вы слышали? — выдохнул О'Флаэрти, к которому вернулся дар речи; нечаянная фраза Наттера задела его за живое — так уж распорядилась судьба, что Наттер в последнее время через слово поминал волосы. — Вы слышали его, Паддок? Мистер Наттер, — О'Флаэрти говорил отрывисто, с трудом, — сэр… мистер Наттер… вы должны… ух… я призову вас к о-о-ответу-у-у!
Эти звуки вырвались у О'Флаэрти через стиснутые зубы, лицо его исказилось чудовищной судорогой и побагровело. Паддок на мгновение решил, что О'Флаэрти кончается, и едва не пожелал, чтобы он отмучился побыстрее.
— Молчите… прошу вас, сэр, не напрягайте себя, — взмолился Паддок, однако обращение его оказалось излишним.
— Мистер Наттер, — сердито проговорил Мэхони, — вы можете сколько угодно смотреть, как этот джентльмен сидит на земле и корчит рожи, но ваша запятнанная честь от этого чище не станет. Полагаю, сэр, мы явились сюда не играть в бирюльки, а покончить с нашим делом.
— Скажите лучше, покончить с этим злополучным джентльменом, что, как я вижу, вполне удалось. — Коротышка доктор Тул поспешил склониться над фейерверкером; он прибыл в карете, где оставались инструменты, корпия, пластыри. — Ну, что стряслось?.. Ага, он имел дело с доктором Стерком? О-хо-хо! — Тул потихоньку саркастически хихикнул, дернул плечами и стиснул пальцами запястье О'Флаэрти.
— Вот что я скажу вам, мистер… э-э-э… сэр, — произнес Наттер с угрожающим видом. — Я имею честь знать лейтенанта Паддока с августа тысяча семьсот пятьдесят шестого года и ни за что на свете не причиню ему вреда, поскольку люблю его и уважаю, но если мне непременно нужно драться, я буду драться с вами, сэр!
— С августа тысяча семьсот пятьдесят шестого года? — поспешил изумиться мистер Мэхони. — Ого! Почему же вы молчали об этом раньше? Ну как же, сэр, не предлагать же старинным знакомым идти друг на друга с обнаженными клинками! Нет, сэр, рыцарская доблесть склоняет голову перед милосердием христианина, а честь идет рука об руку с человеческим сердцем!
Заключив эту исполненную благородства сентенцию, мистер Мэхони согнулся в поклоне и пожал сначала холодную жесткую руку Наттера, а затем пухленькую белую лапку Паддока.
Не следует думать, что мистер Пат Мэхони из Макэфаббла был трусоват, напротив, на своем веку ему довелось стать участником нескольких, и весьма громких, дуэлей, где он выказал себя свирепым и хладнокровным бойцом, — нет, он просто играл свою роль
— Ух, мочи нет. Кто-нибудь, заберите меня отсюда, — взмолился О'Флаэрти, вытирая испарину с багрового лица. — Еще минут десять, и мне конец.
— De profundis conclamavi [18] {68} , — забормотал отец Роуч, — обопритесь на меня, сэр.
— И на меня, — добавил маленький Тул.
— Дорогой друг, во имя спасения своей души, прежде чем удалиться, скажите только, что вы прощаете мистера Наттера, — попросил священник вполне искренне.
18
Из глубины взываем (лат.).
— Все, что угодно, отец Роуч, — отозвался страдалец, — только оставьте меня в покое.
— Так, значит, вы его прощаете?
— О, мука мученическая! Да прощаю же, прощаю. Но толькона смертном одре, потому что если я не умру…
— Тише, тише, сын мой, — елейным голоском произнес отец Роуч и похлопал фейерверкера по руке. Именно с этой фразой обращался достойный пастырь к своему скакуну, по кличке Брайан О'Линн, когда тот, объевшись овса, становился чересчур игрив, — все пустяки… только потише, поспокойнее, сын мой… вот так, тихо… тихо.
Оба сопровождающих в обществе секунданта подвели занемогшего великана к карете и погрузили на сиденье; вслед за тем все трое также сели в карету, в их числе священнослужитель, побуждаемый любопытством: он желал быть с О'Флаэрти в его последние мгновения. Кучер, оказавшийся навеселе, погнал лошадей к Чейплизоду бешеным галопом, сначала по лужайке, а затем вниз по склону холма. Перепуганный Тул напрасно дергал за шнурок, пока не оборвал его, — карета не опрокинулась благодаря одному лишь везенью. Но вот пассажиры достигли наконец жилища О'Флаэрти — отнюдь не в радужном расположении духа, но, во всяком случае, целые и невредимые.
Дорогой больной перенес новый приступ, поэтому друзья, томимые страхом и любопытством, бережно помогли ему выбраться из кареты. На пороге дома О'Флаэрти вначале испустил стон, затем громогласное проклятие в адрес Джуди Кэррол и, наконец, страшным воплем «Кокан Модейт» призвал Жерома. Под приглушенные увещевания святого отца, Тула и Паддока О'Флаэрти добрался до верхней площадки лестницы и воспользовался ею как трибуной, чтобы, перегнувшись через перила, во всеуслышание оповестить всех домашних о своем тяжком недуге и неминуемом близком конце.