Дом у озера Мистик
Шрифт:
Он попытался улыбнуться. Энни видела, что он делает над собой сверхчеловеческое усилие, чтобы просто говорить, но у него не получилось. Она почувствовала, что самообладание покинуло его.
— Что я могу сделать? Однажды вечером моя шестилетняя дочь спряталась под кровать, потому что испугалась шума. Она хотела пойти к мамочке и обнять ее, но, слава богу, не пошла. Потому что ее мамочка приставила к своей голове револьвер и вышибла себе мозги. Если бы Иззи в тот вечер прошла по коридору, она бы увидела кусочки своей мамы на зеркале, на подголовнике кровати,
По небритым щекам Ника текли слезы. Его горе засасывало Энни и где-то в глубине смешивалось с ее собственной болью. Ей хотелось сказать, что все будет хорошо, что он это переживет, но слова уже не шли с языка. Ник дотронулся до ее щеки, его рука скользнула ниже, на ее шею, и он притянул ее к себе. Энни знала, что этот миг останется с ней навсегда, даже когда она захочет его забыть, он еще долго будет с ней. Позже она, вероятно, будет спрашивать себя, что же ее так тронуло: дрожащие отражения звезд в озере или, может быть, лунный свет и слезы Ника, превратившие его глаза в серебристо-лунные озера. Или одиночество, которое лежит где-то глубоко, около ее разбитого сердца холодным кубиком льда.
Энни едва слышно прошептала его имя. В темноте оно прозвучало как мольба или молитва.
Она прильнула губами к его губам, ей хотелось утешить Ника, это было сострадание его боли, которую она разделяла. Но когда их губы соприкоснулись, мягкие, податливые и соленые от слез, то вдруг все изменилось. Поцелуй стал страстным, обжигающим и отчаянным. Энни думала о Блейке и знала, что Ник думает о Кэти, но это было не важно. Только одно имело значение: жар их близости.
Она стала торопливо расстегивать пуговицы на его рубашке и, как только смогла, просунула руки под фланель, прижала ладони к его груди и стала гладить жесткие волоски. Она несмело провела руками по его плечам, по спине. Прикасаться к Нику — в этом было нечто тайное, запретное, опасное, пробуждающее желание.
Ник со стоном сорвал с себя рубашку и отбросил ее в сторону. Следом полетела одежда Энни. Ее рубашка и бюстгальтер взлетели над сырой лужайкой, как флаги капитуляции. Ее обнаженную кожу обдало прохладным ночным воздухом. Смущенная остротой своего желания, она закрыла глаза. Руки Ника были повсюду, прикасались к ней, гладили, сжимали, скользили по ее спине.
В какой-то отдаленной части сознания у нее мелькнула слабая мысль, что она слишком увлеклась, что это плохая идея, но это было так хорошо! Уже очень, очень долго никто не хотел ее так сильно. Может быть, вообще никогда.
Страстное, неистовое переплетение рук и ног, жадные, ищущие рты — это были они сейчас. Энни полностью отдалась этому до боли острому удовольствию, она наслаждалась прикосновениями мозолистых, сильных пальцев Ника к ее лицу, груди, животу. Он прикасался к ней там и так, как она и представить себе не могла, он довел ее до пульсирующей грани между наслаждением и болью. Ее дыхание стало неровным, сбивчивым, она жадно ловила ртом воздух и жаждала разрядки.
— Ник, пожалуйста… — взмолилась она.
Энни льнула к нему, чувствуя на его щеках влагу от слез, и не знала, его ли это слезы или ее, или это смешались их слезы, и, когда он вошел в нее, она забыла обо всем на свете, она едва сдержала крик упоения и торжества. Ее разрядка, мощь ощущений потрясла ее саму. Ник приник к ней, он стонал, и, когда он содрогнулся в оргазме, Энни снова кончила вместе с ним, с всхлипом выдохнув его имя, и обмякла на его влажной волосатой груди. Он обнимал ее, гладил по голове, шептал на ухо что-то нежное и успокаивающее. Но ее сердце билось так сильно, что его стук отдавался в ушах, и она не слышала, что шептал ей Ник.
Энни опустилась с небес на землю, приземлилась среди звездопада. Она лежала рядом с Ником обнаженная, тяжело дыша. У нее над головой было черное небо в россыпи звезд, а ночь пахла пролитым вином и их утоленной страстью.
Ник очень медленно убрал руки. Без тепла его объятий ее кожа мгновенно стала холодной и липкой. Энни потянула на себя плед, закрывая обнаженную грудь, и отодвинулась от Ника.
— Боже, что мы наделали? — прошептала она.
Ник сидел неподвижно, закрыв лицо руками.
Энни пошарила по мокрой траве, отыскивая свою рубашку, и потянула ее к себе. Ей нужно было срочно уходить, пока она окончательно не расклеилась.
— Этого не было, — в смятении прошептала она. — Этого не было.
Ник подобрал свою одежду и быстро оделся, не глядя на Энни. Поднявшись на ноги, он повернулся к ней спиной.
Энни дрожала и еле сдерживалась, чтобы не расплакаться, пока она одевается. Она думала о том, что Ник, наверное, сравнивает ее с Кэти, вспоминает, какой красивой была его жена, и удивляется, какого черта он занялся сексом с тощей, немолодой женщиной с короткой стрижкой, которая только что повела себя как последняя дрянь. Она оделась и посмотрела под ноги, мечтая, чтобы земля разверзлась и поглотила ее.
— Я лучше поеду… — Она чуть было не сказала «домой», но потом спохватилась, что у нее больше нет дома, как нет и мужа, который бы ждал ее в этом доме. — В дом к отцу. Он будет волноваться…
Ник наконец повернулся к ней. Его лицо осунулось, а сожаление в его глазах подействовало на Энни как пощечина. Как же она хотела исчезнуть!
— Я никогда не был близок ни с одной женщиной, кроме Кэти, — сказал он, стараясь не встречаться взглядом с Энни.
— О! — Это все, что Энни смогла произнести, но от его тихого признания она почувствовала себя чуточку лучше. — Для меня это тоже впервые.
— Похоже, сексуальная революция обошла нас стороной.
В другой ситуации она бы оценила его шутку, но сейчас Энни только кивнула в сторону машины:
— Думаю, мне пора.
Они молча направились к ее машине. Энни следила за тем, чтобы не коснуться Ника, но все время думала о его прикосновениях, о том пламени, которое он разжег в ней. А она-то считала, что уже не способна загореться.
Ник нарушил неловкое молчание:
— Значит, Бобби Джонсон врал, когда говорил, что поимел тебя после той игры в Секуиме?