Дом у озера Мистик
Шрифт:
«Боже, неужели так теперь и будет?»
— Мама?
Энни крепко зажмурилась в слабой попытке уйти от реальности. В голове у нее стоял шум, похожий на радиопомехи.
— Натали, я здесь. Извини. Ты рассказывала про семью, в которой живешь.
— Мама, с тобой все в порядке?
По щекам Энни текли слезы, она их не вытирала.
— Я в порядке, а ты как?
Возникла пауза, и в трубке стало слышно слабое потрескивание.
— Я по вас скучаю.
Энни уловила в голосе дочери грусть, и ей потребовалась
— Нана, поверь мне, скоро ты заведешь друзей. Оглянуться не успеешь, как у тебя начнется такая интересная жизнь, что ты не будешь сидеть у телефона и ждать звонка своей мамы. Пятнадцатое июня наступит слишком быстро.
— Эй, мам, что-то у тебя какой-то дрожащий голос. С тобой без меня точно все будет в порядке?
Энни рассмеялась, смех получился вымученным.
— Конечно, даже не думай обо мне беспокоиться.
— Ладно. — Слово прозвучало так тихо, что Энни с трудом его расслышала. — Пока я не расплакалась, лучше мне поговорить с папой.
Энни вздрогнула:
— Папы сейчас нет дома.
— Жаль!
— Но он тебя любит, он велел тебе это передать.
— Да, конечно, любит. Так ты позвонишь в понедельник?
— Непременно.
— Я люблю тебя.
К горлу Энни слова подступили слезы, ей стало трудно говорить. Она чувствовала сильнейшее желание предостеречь Натали от жестокости этого мира, сказать ей, чтобы она была осторожна, потому что бывает так, что дождливым весенним днем жизнь рушится без предупреждения. Но она сказала только:
— Будь осторожна, Натали. Я тебя люблю.
— Люблю тебя.
Натали повесила трубку.
Энни поставила трубку на базу, встала с кровати и на ватных ногах поплелась в ванную. Свет включился, как в каком-то фильме Оливера Стоуна. Энни в ужасе посмотрела на свое отражение в зеркале. Она была все в той же одежде, в которой ездила в аэропорт, но брюки и блузка помялись. Волосы спутались. Она в сердцах стукнула кулаком по выключателю, в благословенной темноте разделась до трусов и бюстгальтера и оставила смятую одежду лежать горкой на полу. Потом, чувствуя себя старой и разбитой, вернулась в спальню и забралась в постель.
Простыни пахли Блейком. Только это был не его запах. Блейк — ее Блейк — всегда пользовался одеколоном «Поло». Она дарила ему флакон на каждое Рождество, в «Нордстроме» он продавался уже завернутым в зеленую подарочную бумагу. Она дарила его каждый год, и он пользовался им каждый день… до того как Кельвин Кляйн и Сюзанна Джеймс все изменили.
На следующее утро ни свет ни заря в дверь забарабанила лучшая подруга Энни, вопя:
— Эй, ты там, открывай, черт побери, а то я вызову пожарных!
Энни набросила черный шелковый халат Блейка и побрела к двери. После выпитого вчера вина она чувствовала себя мерзко, и даже для того, чтобы просто открыть дверь, ей потребовалось большое усилие. Под ее босыми ступнями каменная плитка пола показалась ледяной.
В дверях стояла Терри Спенсер в линялом джинсовом комбинезоне. На густую шапку ее вьющихся черных волос был накинут ярко-красный шарф. В ушах дерзко покачивались большие золотые серьги-кольца. Выглядела она точь-в-точь как цыганка, которую она играла в дневном телевизионном сериале. Терри скрестила руки на груди, перенесла вес на одно бедро и окинула Энни внимательным взглядом:
— Хреново выглядишь.
Энни вздохнула. Конечно, ее подруга уже знает. Терри сколько угодно может считать себя вольной птицей, но ее нынешний муж — адвокат. А адвокаты сплетничают между собой.
— Ты уже слышала.
— Услышала от Фрэнка. Ты могла бы сама мне позвонить.
Энни провела дрожащей рукой по спутанным волосам. Они с Терри дружили целую вечность, были как сестры. Но, несмотря на все, через что они прошли вместе, несмотря на все взлеты и падения, которые они пережили, Энни не знала, что сказать.
Энни привыкла, что это она заботится о бесшабашной Терри с ее богемным образом жизни, где все через край, с нескончаемой чередой разводов и браков. Энни привыкла заботиться обо всех. Но не о себе.
— Я хотела тебе позвонить, но это было трудно, у меня не хватило духу…
Терри пухлой рукой взяла Энни под руку и повела к мягкому дивану в гостиной. Потом, переходя от одного окна к другому, стала отдергивать белые шелковые занавески. Окна шириной во всю стену и высотой в двадцать футов открыли вид на море и небо, такое голубое, что глазам было больно, и Энни некуда было скрыться. Закончив, Терри села на диван рядом с Энни.
— Ну, — мягко начала она, — рассказывай, что тут, мать твою, произошло.
Энни знала, что Терри пытается вызвать у нее улыбку, для того она и выразилась так грубо, но не могла улыбнуться. И не могла ответить. Если она скажет вслух о том, что случилось, от этого все станет реальным. Она наклонилась вперед и закрыла опухшее от слез лицо руками:
— О боже!
Терри крепко обняла подругу и стала ее укачивать, гладить по волосам, отводя их от мокрых щек. Энни было приятно чувствовать, что ее обнимают и утешают, сознавать, что она сейчас не одинока. Наконец Терри сказала:
— Ты с этим справишься. Конечно, тебе кажется, что нет, но ты справишься, я знаю. В любом случае Блейк — козел, тебе без него будет только лучше.
Энни отстранилась и сквозь пелену слез посмотрела на подругу:
— Я… я не хочу быть без него.
— Конечно, ты не хочешь. Я только имею в виду…
— Я знаю, что ты имела в виду. Что потом мне станет легче. Думаю, что мне стоит довериться твоему мнению на этот счет. Ты меняешь мужей чаще, чем я меняю нижнее белье.
Черные брови Терри поползли вверх.