Дом у озера Мистик
Шрифт:
Блейк вздохнул. Он был растерян. Как он мог сказать дочери, почти взрослой девушке, что он предал их семью ради нескольких месяцев жаркого секса с женщиной, которой еще не было на свете, когда убили президента Кеннеди. Что он должен был сказать Натали? Правду? Ложь? Нечто неопределенное? Энни бы знала, что сказать и что сделать. Она всегда направляла его отношения с Натали в нужное русло. Она незаметно подсказывала ему взглядом, или прикосновением, или шепотом, когда погладить руку Натали, а когда отстраниться. Но сейчас он должен был сказать ей хоть что-то! Натали явно ждала его
— Твоя мама… она на меня рассердилась. Я совершил несколько ошибок, и… э-э…
— Этой весной вы разъехались, — сказала Натали тусклым голосом, не глядя на Блейка.
Он поморщился:
— Это была лишь небольшая размолвка, вот и все. А теперь все будет хорошо.
— Правда? Тебе что, в мое отсутствие сделали операцию по пересадке личности? Или ты вышел на пенсию? Ладно тебе, папа, как все у вас может быть хорошо? Ты же так не любишь быть дома, с нами.
Блейк нахмурился, глядя на строгий профиль дочери, — как странно она с ним разговаривает…
— Это неправда.
— Правда, правда. Вот почему я совсем ничего о тебе не помню до того времени, когда я пошла в среднюю школу.
Блейк глубже вжался в сиденье. Может быть, поэтому он и проводил так много времени вне дома — Энни и Натали умели дать ему почувствовать себя виноватым.
— Натали, все будет отлично, вот увидишь. Твоя мама… у нее будет ребенок.
— Ребенок? — охнула Натали. — О боже, как она могла мне об этом не рассказать! — Натали рассмеялась. — Поверить не могу, ну и новость!
— Это правда. В этот раз она должна соблюдать постельный режим, как тогда, когда она ждала Эдриена. И ей понадобится наша помощь.
— Наша?
Это все, что Натали сказала. Блейк был рад, что она не затронула тему их развода, но через некоторое время ее молчание стало действовать ему на нервы. Он все думал об этой нелепой фразе: «Я совсем ничего о тебе не помню». Он гнал эту мысль, но она все время возвращалась. Он смотрел в окно и вспоминал всю свою жизнь. Много лет назад, когда Натали была круглолицей малышкой, которая непрестанно болтала, их отношения были другими. Она смотрела на него с обожанием. Но на каком-то этапе своей жизни она перестала думать, что он вешает луну на небо, и он это допустил, но теперь и сам не мог вспомнить, была ли у него на то причина. Он всегда был чертовски занят, у него никогда не было для нее времени, в этом она определенно права. Но это была работа Энни — материнство, и она выполняла ее так легко, без усилий, что Блейк решил для себя, что в нем нет необходимости. Его делом было приносить в дом деньги. А к тому времени, когда он понял, что его дочь перестала обращаться к нему со своими проблемами — например, когда у нее шатался зуб или потерялся плюшевый мишка, — было уже поздно. Тогда он уже почти не знал свою дочь. Казалось, только что она была беззубым карапузом, и вдруг она идет в торговый центр с компанией девочек, которых он не знает.
Думая об этом сейчас, Блейк с грустью осознал, что у него тоже чертовски мало воспоминаний о ней. Отдельные моменты — да, картины в его сознании — да, но четкие, ясные воспоминания о времени, проведенном вместе, почти начисто отсутствовали.
Сначала Энни услышала вопль:
— Мааааам!!!
Она села в кровати и взбила подушки, подложенные под спину.
— Нана, я здесь.
Натали влетела в спальню. Смеясь, она прыгнула на широкую кровать и обняла Энни. Блейк вошел чуть позже и остановился рядом с кроватью. Наконец Натали отстранилась, ее большие голубые глаза были полны слез, но она во весь рот широко улыбалась.
Энни смотрела на дочь и не могла насмотреться.
— Ах, Нана, как я по тебе скучала, — прошептала она.
Натали наклонила голову набок и критически оглядела мать.
— Что случилось с твоими волосами?
— Я подстриглась.
— Прическа просто потрясающая. Мы могли бы быть сестрами. — На лице Натали появилось выражение шутливого ужаса. — Надеюсь, это не означает, что ты собираешься вместе со мной отправиться в колледж?
Энни изобразила обиду.
— Я не знала, что ты будешь против. Я хотела быть твоей воспитательницей в общежитии.
Натали закатила глаза.
— В устах чьей-нибудь еще мамы это прозвучало бы как шутка. — Она посмотрела на Блейка. — Папа, ты ведь не разрешишь ей уехать?
Энни подняла взгляд на Блейка, он смотрел на нее. Он подошел ближе и жестом собственника положил руку на ее плечо.
— Я изо всех сил постараюсь удержать ее дома, — произнес он серьезно.
— Папа сказал, что ты беременна. — В голубых глазах Натали мелькнула тень обиды и тут же пропала. — Не могу понять, почему ты мне не сказала.
Энни дотронулась до щеки дочери:
— Дорогая, я сама совсем недавно об этом узнала.
Натали усмехнулась:
— Я шестнадцать лет просила подарить мне сестренку, и ты забеременела, когда мне нужно уезжать в колледж. Ну, спасибо!
— Этот случай из категории непредвиденных. Поверь, мне всегда хотелось наполнить этот дом детьми, но не прямо перед тем, как я обналичу мой первый чек на пенсию.
— Брось, мама, ты совсем еще молодая! Я читала про женщину, которая родила ребенка в шестьдесят лет.
— Это для меня большое утешение. Ты, конечно, понимаешь, что теперь вступают в силу некоторые ограничения, касающиеся твоей жизни. Тебе не разрешается заводить ребенка до того, как твой братик или сестренка закончит среднюю школу. И тебе придется представлять меня как твою мачеху.
Натали рассмеялась:
— Мама, я уже давно про тебя вру. С тех самых пор, как ты разрыдалась, когда я танцевала на школьном концерте, и тебя пришлось выводить из зала.
— Это был приступ аллергии.
— Ну да, конечно! — Натали снова засмеялась. — Ой, мама, угадай, что я делала? Папа разрешил мне вести «феррари» по дороге из аэропорта.
— Не может быть!
— Хорошо, что тебя там не было. А то ты бы заставила меня надеть шлем и ехать по обочине и желательно со включенными аварийными огнями.
Энни засмеялась. Она не могла не отметить, каким правильным ей все это казалось — шутки, поддразнивание, фамильярность, — каким естественным! Они семья. Семья.
Блейк наклонился к Энни и прошептал ей на ухо так тихо, что только она могла слышать: