Дом ужасов

Даль Роальд

Я стоял рядом с ней — безмолвный, молчаливы, едва различая ее дыхание. Потом наклонился — очень медленно, — коснулся губами грациозной шеи. О, какой это был нежный поцелуй — бабочка, и та не могла бы прикоснуться мягче. И вот я почувствовал, что она также ощутила мой поцелуй — словно легкая зыбь пробежала по ее коже.

Тогда я поцеловал ее плечо, ароматные волосы, сладкое ухо, делая все это легонько, очень мягко, трепетно, едва касаясь губами-перышками — и при этом не переставая все же смущаться. Мои руки искали и наконец нашли ее пальцы, ласково заскользили по ним вверх-вниз. С ее губ сорвался

слабый вздох — и улетел в вечернюю мглу.

«Ведь прекрасней ласковых слов, Благодатней ангельских труб…»

Я сомкнул веки. Нас раздела лишь тонкий шелковый покров. Я глубоко дышал сам и слышал ее прерывистое дыхание. Все мое тело содрогалось от мельчайших конвульсий, я не переставая ощущал биение ее сердца, трепет плоти. Она задышала чаще, потом еще чаще, по телу прошла жаркая дрожь. Наконец она схватила мои ладони и крепко прижала их к своей груди.

Я обнял ее, сжал в объятиях, и так держал, сам даже не знаю, сколько времени. Потом ее руки упали, казалось, она вот-вот свалится в обморок, и на несколько мгновений она повисла у меня на руках. Наконец ей удалось собраться с силами.

— Иди, — мягко произнесла она.

Как и всегда подчиняясь ей, я разжал объятия и отошел, стараясь ступать на цыпочках.

В тот вечер я ее больше не видел и ужинал в полном одиночестве. Между нами что-то произошло, но я не понимал, что именно. Впрочем, в те дни я был еще слишком молод.

На следующее утро я опять ждал ее у часовни. Входя в нее, леди Синтия кивнула мне, после чего прошла внутрь, преклонила колени и стала молиться.

Несколько дней спустя — а потом еще и еще — она говорила:

— Приходи сегодня вечером! — Но ни разу не забывала добавить: — Только молчи, ни слова, ни одного слова!

Мне было всего восемнадцать лет и я оставался таким неловким, неопытным. Однако леди Синтия отличалась мудростью и все получалось так, как она того хотела. Ее уста также не произносили ни слова, молчали и мои губы — лишь кровь в наших телах вела между собой оживленный разговор.

Потом вернулся сэр Оливер. Мы сидели в столовой — леди Синтия и я, — когда раздался его голос. У меня из рук выпала вилка, мне показалось, что лицо мое сейчас бледнее скатерти. Не страх овладел мною — это был определенно не страх! Просто к этому времени я абсолютно забыл, что на свете вообще существует такой человек как сэр Оливер.

В тот вечер он пребывал в добром настроении. Естественно, он сразу же заметил мое замешательство, однако ни единым знаком не дал этого понять. Он ел, пил, рассказывал о Лондоне, говорил о театрах и скачках. Сразу после ужина он откланялся, похлопал меня по плечу и изысканно пожелал супруге спокойной ночи. Прежде чем уйти, он, как мне показалось, несколько секунд внимательно всматривался в меня, тогда как я не знал, что мне делать. А потому лишь пробормотал что-то насчет того, что тоже устал, поцеловал руку леди Синтии и удалился.

В ту ночь я не сомкнул глаз. Мне все время казалось, что сэр Оливер вот-вот зайдет в мою комнату, и я прислушивался к каждому шороху в замке. Я был просто уверен, что он должен прийти. Но он так и не пришел. В конце концов я разделся и лег в постель. В мозгу моем роились мысли — что же теперь будет — что случилось в его отсутствие?

Одно мне представлялось совершенно ясным: я должен обо всем рассказать сэру Оливеру, после чего отдать себя на его милость. Но насколько я мог раскрыться? Мне был известно, что в Англии уже не существовали дуэли, хотя, думаю, он лишь высмеял бы меня, согласись я предложить ему нечто подобное. Но… что же тогда? А может, он вздумает привлечь меня к суду? Он — меня? Однако это показалось мне еще более нелепым допущением, поскольку в подобном случае он вообще не получит никакой сатисфакции. Или драка на кулаках? Но он был гораздо сильнее меня, намного шире в плечах и вообще слыл одним из лучших спортсменов Англии, тогда как я толком ничего не соображал в этом виде спорта, а все, что умел, перенял опять же от него самого. Но как бы то ни было, я не мог не предоставить ему возможность бросить ему вызов, а там — будь что будет.

Внезапно я подумал: если заговорю, не станет ли это предательством по отношению к леди Синтии? Ну ладно, пусть он уродует меня, хоть до смерти, но она-то! Святая, нежная женщина… что же будет с ней? Ведь она же ни в чем не виновата. Вся ответственность за случившееся лежит на мне одном, и я знал это с самого начала. Вошел в их дом, с первого взгляда влюбился в нее, вожделея, преследовал ее, куда бы она ни шла. И неважно, что она сама протянула мне свои белые руки — я жаждал ее, желал с каждым днем все больше, вплоть до того самого дня, когда…

Действительно, сам я ничего не говорил, но ведь кровь моя ежечасно взывала к ней. Какой толк в словах, когда при одном ее виде меня охватывала дрожь? Она, подневольно прикованная к своему супругу, предавался им едва ли не на глазах у всех окружающих, терпящая, выносящая все эти муки и издевательства, словно святая — нет, ни малейшая тень вины не должна упасть на нее! Так уж ли стоит удивляться, что в конце концов она уступила своему соблазнителю, который преследовал ее буквально на каждом шагу…

Но даже теперь, после всего случившегося, она оставалась святой. И отдалась она мне скорее от доброты своего сердца, из чистой жалости к молодому человеку, который Столь страстно домогался ее. Она отдала мне себя подобно тому, как одаривала бедных, которых навещала в деревнях. Даже теперь она продолжала оставаться целомудренной. И так велик был ее сладостный стыд, что она не позволяла мне в те минуты открывать рот, ни разу не повернула головы и не взглянула в глаза…

Наконец я понял: на мне одном лежала вся тяжесть вины. Я оказался соблазнителем, мерзким негодяем, и теперь мне следовало поплатиться за содеянное — но как?! Не встать же перед сэром Оливером на колени, прося прощения! Нет, нет.

Но что-то надо было делать, хотя мысли мои сбивались в кучу и я никак не мог определить, что же именно. Прошла ночь, но и она не принесла столь желанного решения.

Завтракал я у себя в комнате. Неожиданно вошел дворецкий.

— Сэр Оливер интересуется, не будете ли вы столь любезны, чтобы составить ему партию в гольф?

Я кивнул, быстро оделся и спустился вниз.

Никогда я не был хорошим игроком, но в этот раз вообще не столько бил клюшкой по мячу, сколько взрыхлял ею землю.