Дом, в котором ты живешь
Шрифт:
– Точно: основной инстинкт, – перебил Макс.
– Что толку с тобой спорить? – Анька посмотрела на Макса так, будто действительно только сейчас разглядела в нем что-то доселе невиданное. – Давайте пить чай, я наполеон испекла настоящий, с заварным кремом.
– Давайте! – Макс с готовностью забрался на высокую табуретку.
– Хочешь, я буду заботиться о тебе? – спросил Давид еле слышным шепотом, слегка наклонясь ко мне.
– Подумаю, – ответила я серьезно. Давид засмеялся.
Глава 21
На
Температуру удалось сбить, но он так страшно кашлял, так осунулся за эту неделю. Я уложила сына в детской, сварила клюквенный морс и уселась у кровати с «Бароном Мюнхаузеном».
– Мам, – попросил Илья вдруг, когда я дочитывала первую главу, – расскажи мне про папу.
– Он был высокий, красивый, любил вас… – Неожиданно для себя я заговорила о муже в прошедшем времени.
– Любил? А бабушка сказала: он нас бросил.
Ни за что, ни при каких обстоятельствах дети не должны чувствовать себя брошенными! Что бы ему ответить?.. Я лихорадочно соображала.
– Папа… просто уехал работать за границу, – пролепетала я наконец первое пришедшее в голову объяснение. – Предложили хорошие условия, жалко было отказываться.
– А ты? Почему ты не поехала с ним?
– Нельзя было оставить маму. После смерти отца, твоего дедушки, она так тосковала…
Голос Илюшки постепенно теплеет.
– А расскажи, какой он был вообще.
– Добрый, сильный. – Я не кривлю душой: муж вспоминался мне именно таким. —. В компьютерах хорошо разбирался…
– Так можно сказать о ком угодно. Например, о твоем Давиде.
Я проглатываю «о твоем» и отвечаю как ни в чем не бывало:
– Это была его работа. Он был очень способным, можно сказать, талантливым программистом. Но сам к этому таланту относился не слишком серьезно. Он всегда жалел, что из-за травмы не смог профессионально играть в футбол. Обожал этот спорт.
– Как Олег?
– Да, в этом Олег похож на него. А из еды он больше всего любил яичницу с сыром, и однажды…
Постепенно я увлекаюсь. Прошлое оживает, расцвечивается яркими красками. Илюшка будто улавливает мое настроение:
– И ты совсем не сердишься на него?
– Просто не за что!
– Значит, когда он вернется…
– Мы все будем очень рады, – перебиваю я, не давая ребенку сформулировать роковой для меня вопрос.
Но его не так-то просто сбить.
– А куда денется твой Давид? – искренне недоумевает Илюшка.
Я чувствую себя пойманной за руку и растерянно бормочу:
– Куда? Не денется никуда…
К счастью, в столовой звонит телефон. Мама требует полного отчета: как доехали, какие лекарства давала, чем кормила.
– Из лекарств только мед и питье, – объяснила я.
– Доведешь ребенка до бронхита или пневмонии, – выносит мама вердикт. – Дальше и до туберкулеза рукой подать.
– Мама! Он целую неделю антибиотики пил. Это же вредно!
Но у мамы есть своя точка зрения, и она не спеша со вкусом излагает ее.
Когда я вернулась в комнату, Илья дремал. За обедом мы обсуждали барона Мюнхаузена, потом вспомнили другого персонажа – Тома Сойера, но к теме папы не возвращались.
Болел Илья тяжело и долго. В школу выписали только в декабре, почти через месяц.
Утром в понедельник за ним приехал Георгий Николаевич. Я застегнула на сыне куртку, поправила шапку. Никогда-то Илюшка не отличался особой физической крепостью, а после ангины… одни косточки.
– Илья, я тебя провожу!
Он кивает, сдержанно, по-мужски. выражает благодарность. Как он повзрослел в этой школе!
По дороге я пристаю к сыну с наставлениями: холодную воду не пей, полощи на ночь горло, не забывай звонить. На прогулки – ни в коем случае… Машина остановилась у ворот школы, а я все говорю и говорю.
– Я пойду, мам.
– Пойдем вместе. Я поговорю с Еленой Павловной…
Сын поднимает на меня глаза, полные мольбы.
Внезапно я вижу ситуацию со стороны. Я незаметно уподобилась маме. Раньше все силы уходили на заработок. Зато теперь… бедные дети попали под двойной гнет: мамы и бабушки.
– Ладно, сынок, беги! – Я целую его бледную щечку. – Позвони, когда сможешь.
Спешить мне совершенно некуда, поэтому я отпускаю машину, перехожу Крымский мост и медленно бреду вдоль праздничных витрин Комсомольского проспекта. «С Новым годом», «С Рождеством», «Мерри Крисмас» – зазывают магазины. Зайди и купи подарки к празднику!
На следующий день Ольга встречает меня сияющими глазами:
– Представляешь, мы на Новый год летим в Эмираты!
А вечером Давид спрашивает будто бы между делом:
– Ты готова к рождественским тусовкам?
– В смысле?
– Туалеты, меха, бриллианты?..
– Вот разве что с бриллиантами напряженка…
Я знала эту его манеру делать подарки. Невзначай. Будто его подарок– не роскошная безделушка, а серьезная функциональная вещь. Вроде как это нужно для дела. Чуть ли не для общего.
– Да ладно тебе, Давид. У меня все есть…
Я вяло улыбаюсь. На самом деле со вчерашнего дня у меня нехорошо на душе…
Полгода назад он сказал, что поедет в Стокгольм на Рождество. Но это прозвучало, как «никогда». Никогда не поедет. До Рождества уйма времени. Бог знает, что может измениться. Но вот– мелькнуло время…