Дом золотой
Шрифт:
– Зачем? – спросила милиция.
– Как кому, – туманно ответил дед. – Потом закрываешь огнетушитель сверху, а сбоку втыкаешь винтик-заглушку, там видно, куда, – покосился дед на свои огнетушители под столом.
– Ну? – хором спросили милиционеры задремавшего деда.
– Насчет чего?.. А-а, ну после этого осторожно, осторожно, в стоячем положении, тащишь готовый сюрприз на дорогу, тормозишь ненавистного до изжоги врага и просишь смиренно подвезти пару километров.
– А огнетушитель? – вскочил участковый Кладовкин.
– С собой, –
– Ну? – стали будить захрапевшего деда. – Нунушки?
– А домой отпустите? – начал торговаться дед.
– А че, у нас плохо разве? – влез лейтенант Иншаков.
– Зеленой еще, – покосился дед.
– Ну?
– А на чем я остановился? – стал вспоминать дед. – ...в ногах... Ну, а через пять минут просишься на выход, да-а-а. Выходишь с благодарностями и поклонами, забывая уроненный огнетушитель там, где только что сидел.
Милиционеры сгрудились около деда и слушали, недоверие, как живая птица, летало по кабинету.
– А-а-а и-и-и что?..
Дед вдруг раздумал говорить, сидел на стуле и водил глазами.
– А через пять минут, – с горящими глазами, в которых сияло по «эврике», быстро сказал лейтенант Иншаков. – Особенно если дорога ухабистая, в огнетушителе начинается реакция! Вода попадает на карбид, давление в закрытом наглухо огнетушителе резко поднимается. Взрыв, мужики!
– А если в машине курили, – продолжил участковый Кладовкин, – будет сильный взрыв!.. Да-а-а.
На вопрос:
– Зачем, дедушка?
Дед показал рукой в сторону ядерного хранилища и спросил:
– Почему? – И очень сокрушался, что не удалось подсесть к генералу Бересклетову с «бухалкой».
И еще:
– Ничего, – сказал, – отольются кошке мышкины слезки! Погодите! – раз сто повторил злой дедушка свое: – Погодите!
Пусть бы у себя в Москве свалку с радиацией навалили прямо на мавзолей... Хитряи!
Сидит теперь. Ждет страшного суда. А другого не признает. Просит вернуть палку, и чаю горячего чтоб дали. А то, грозится, помру, на суде не в кого будет пальцем тыкать.
Чао!
Соборские жители, узнав, за что арестовали деда Голозадова, – возмутились. Не поверили. Уж больно нескладная выходила история. Хотя многие мужики в Соборске такими вот самодельными «бомбами» глушили рыбу и в реке и в ручье. Но чтобы машину взорвать, да так же никто не делает!
И как-то не сразу и заметили, где-то через месяц, ну как все открылось – про деда, огнетушители и тайну взрыва «Краун-виктории», в общем, пропустили момент отъезда генерала Бересклетова. Оставил он малоэтажный Соборск навсегда. И Тишку с собой забрал.
Обошел последний раз с Тишкой на плече весь дом.
– Вот, – говорил Тишке, – здесь мы пили с Любою аргентинское легкое вино из провинции Мендоса. Да, Тишка, да. Пряный винный аккомпанемент, Тишка. Розовое вино из лучших гроздьев винограда. Там, где не меняется климат, самое лучшее вино – «Террасы», серия аргентинских вин... Да, Тишка, да.
Тишка оглядывала вслед за генералом медовую испанскую мебель и вздыхала едва слышно.
– А в гостиной мы с Любой сидели на лавке и смотрели на луну. Пойдем, покажу...
Дом свой, по слухам, генерал собирался продавать, но почему-то не продал, а велел заколотить фанерными щитами все окна, двери и прочие слабые места.
И был пропущен момент, когда цвета бронзы «Мерседес» генерала последний раз медленно проехал по улице и навсегда исчез из Соборска, увозя с собой серую кошку Тишку и навечно оставив под белым крестом каррарского мрамора веселую женщину Любашу.
А неандеррусский городок продолжил жить своей тихой размеренной, без особого богатства жизнью. Только за лесом и леском попыхивала и скворчала радиоактивная свалка, которой наградили эту скромную землю кремлевские временщики и министры атомных дел. Им не надо ни воды, ни воздуха, они дышат деньгами и пьют не из родников и ручьев, а из серебристых кейсов – доллары, доллары, доллары.
А полигоном руководить назначили какого-то Гайтарова. Из города на Каме. По достоверным слухам, он там продал все, чем руководил, а все деньги проел. И вот когда съедено было все до крошки, Гайтаров прилюдно покаялся и снова попросился на хлебную должность, а так как в России всегда не хватало грамотных руководителей, то на «хлебное» ядерное хранилище его посадили охотно.
– На! Руководи! Послужи еще разок! – напутствовали Гайтарова улыбчивые чиновники.
– Ну, только ради вас! – кисло ухмыльнулся Гайтаров и переехал из города на Каме в Соборск.
И сразу всем горожанам дал знать – насчет свалки можете не волноваться. Времена пошли тяжелые. Кто меньше волнуется, поживет еще, а психованным посоветовал пить боярышник с пустырником, лист аира жевать еще. Очень успокаивает. В общем – держите себя в руках и не вашего ума это дело. Солите лучше огурцы с перцами! Вот и все пожелания нового ядерного начальника.
А в августе вернулся в Соборск солдатик Эммануил дом охранять и быстренько женился на одной такой, Нинке. Самая красивая на Пухляковской улице. Рыжая, конопатая, глаза, как у рыси, а смеется так, что на вокзале слышно.
– Красивая... Красивая? Если сзади смотреть, и ничего красивого нет! Так, спина на ногах, – приставив козырьком ладонь ко лбу, глядела вслед Нинке Марья Михайловна Подковыркина.
– Ничого в ней нет! Тожа мне раскрасавица, тьфу! – наконец решительно объявила всему миру тетя Маруся и почти успокоилась. Так кипела еще маленько, когда Нинку в алом шелковом халате видела.
А Нинка, не будь дурой, через год родила, через второй родила и – гляди! – снова с животом ходит. И не здоровается с теми, кто ей дифирамбы не поет. Такая супостатка!