Дом золотой
Шрифт:
– А что они мне сделают? – вытерла пачкой из-под халвы арахисовой новые слезы тетя Фаина. – Снова за деньгами полезут? Да пусть подавятся!
– Не знаю, – развела руками тетя Маруся. – Я на будущее не гадаю, это только цыганка Зара с Кривой улицы тебе может сказать.
– Дак она той зимой умерла, – перекрестилась Фаина.
– Значит, не успела ты... Живи теперь, как слепой крот, а только довела ты Зою с Валей до белого каления, невеста! Готовь теперь кирпичики отбиваться. В них черт сидит, а чтобы черта успокоить, им много
– Когда ж ты уйдешь? – выслушав длинную Марусину речь все на ту же тему, спросила тетя Фая и встала.
– Я-то уйду, – сказала Маруся, надела галоши и ушла, тихо затворив за собой тяжелую дверь, а назавтра вернулась. И как зачала тетю Фаю пугать.
Такая эта Маруська была выжига.
На следующий день
Глаза открылись. Зато душа съежилась и съехала с привычной сердечной квартиры аккурат в те места, ой, не будем про них... Иногда лучше обманываться в людях. Тяжко узнать правду о чужом человеке, а о родном?.. От него, от родного и злого, никуда не денешься.
Злая правда, кроме тика в глазах и долгой напуганности в организме, ничего хорошего не приносит. Поймав вора, уже не сделаешь вид, будто вор честный человек и душка. Редкий человек пригласит вора на рюмку чая или на уху. Хотя, конечно, на вкус и цвет...
– Ты не рада? – поняла общее состояние Фаины бодрая после всего-то Маруся Подковыркина. – Ну не страдай так!
– Не рада. Я думала, ведь они меня похоронят, в церкви отпоют, ведь больше меня хоронить некому, – посмотрела на подругу абсолютно серым лицом Фаина. – Думала, отнесут меня на кладбище и зароют по-людски...
– Сочувствую, – как-то, но поняла в общем-то далекая от деликатности Маруся и больше не стала ничего говорить.
– Может, он созоровал просто? – предположила в который раз тетя Фая. – Зоя говорила, любит Валентин подурачиться.
– Ага, – только и выговорила Маруся, постучала по столу двумя своими костяшками, сказала «адью» и убежала вон, не дожидаясь, пока ее выгонят.
Последнюю тройку лет дом вздыхал.
Еще трещал частенько. И на снег, и на жару, и в дождь, и в звездную ночь.
На вид – ничего еще дом, бока ровные, и провалов в крыше не видать, хотя, если потрогать, постучать по бревнам, такой глухой звук получался... То ли жуки там, то ли труха. Но это, если вглядываться и задумываться, а так-то много кругом поживших с век домов, и стоят они, как могут, и улыбаются окнами, и даже умудряются пережить своих молодых хозяев.
Дому что?
Стой себе, упершись в землю, и гляди и следи, чтобы не упасть. На работу ходить не надо, детей рожать, в школу их водить, буквари с конструкторами покупать и думать-думать, чесать в башке, чем же накормить этих самых детей. Дому это ни к чему.
Для него главное – устоять. И еще не сгореть от какой-нибудь пьяной спички. Многие дома наловчились гасить эти пьяные спички сами, на корню, если, конечно, успевали.
Все по-прежнему?
А где-то ближе к маю приехали Нафигулины. И не как всегда Зоя со Златою ногой распахнули к Фаине дверь за молоком. Свои же, без стеснения. Бывшие суды забыты, а молоко-то – молочное.
Нет. На этот раз украдкою. И так тихо. Тетя Фая только к вечеру и расслышала – топочут через стенку.
Заснула еле-едва, все думала, что да зачем?.. Не представляла. Все вздыхала тяжело во сне на левом боку; видно, прижала сердце, и сон такой нехороший приснился – война какая-то со взрывами и ошметками.
В сны – не верь, это черт человека смущает, неправда все. Проснулась в испарине и грусти Фаина Александровна, а вспомнила мамины слова и решила не верить, напилась заварки и снова на бочок и спать.
А утром дела – корову пасти. Закрыла дверь и калитку на замок. Корова смотрела по сторонам без обычной милости с благодатью, животная, а все знает, понимает и даже посоветовать может, как жить. Да-а. Только разобрать, что на этот раз думает Малышка, тете Фае не удалось.
– Боюсь, – объяснила Фаина корове.
– Му-у-у, – поддержала корова, и пошли они обе по улице, невеселые. Тетя Фая со складным стульчиком, а Малышка налегке.
А вечером, отдохнув, переделав все дела, вышла тетя Фая под окнами разгрести прошлогоднюю траву над пионами прямо напротив Зоиного огорода. Никого не было видно, только костер из мусора пыхтел синим огнем на их стороне.
Пока под окнами обихаживала и не видела, как Зоя подошла прямо к самому забору.
– Пойдем к маме на кладбище сходим! – лиса-лисой пропела через забор Зоя. – Ну, как ты, сестричка?
– А ты как? – повязала потуже косынку тетя Фаина. У Зои лицо как сыр, не поймешь, о чем думает.
– Хорошее местечко, – кивнула на лужок перед домом Зоя. – Ля-ля-ля-ля.
И пошла к своей терраске.
– А на могилу когда? – крикнула вслед Фаина. И правда, подумала, надо съездить, убраться, у Зои машина, до кладбища-то не близко.
Ой, вдруг вспомнила тринадцатое апреля, и как все было, ой!.. Лиса! Хоть бы, да как же?.. Нельзя мне теперь с ними ехать, что от них ждать? Раз такое творят... Издеваются.
– Здравствуй Фая, – высунулся из-за угла дома Валентин и снова спрятал голову, не дожидаясь, пока ошалевшая тетя Фая ответит.
– Здравствуй, – а говорить-то было некому. Ни Зои, ни Валентина, никого. Один потухший костер дымит.
– Это что же? Как будто и не было ничего? – уже вечером спросила Фая у Маруси. – Слышишь? Как молотками по стенке колотят?
– Показывают себя хозяевами, – вздрагивая после каждого удара молотка через стенку, кивнула Маруся. – Ой, не нравится мне их поведение... Не к добру.