Дом золотой
Шрифт:
Камень на сердце базальтовый.
Расскажи кому, дед Сережа и Валентин Нафигулин...
Никакого сравнения. Вот если бы дед Сережа Валентина столкнул – все поверили бы. Дед Сергей – безалаберный дед. Трубач, анархист, баянист, все не угомонится никак. Трепач, брехун. И вдобавок скалится своими двумя зубами! До чего же ехидный дед!
Валентин же Михалыч не такой. Он бодро улыбается своим протезом всем и каждому и «здравствуйте» говорит очень внятно. И в особенности про проблемы всегда спрашивает.
Пока у деда срастались хрящи,
Сперва дошел до калитки, а на другой день и до Фаиного крыльца... Так и сидел, дожидался свою Фаюшку, когда она с коровой придет домой, в шестом часу вечера, чай не утра.
И вот, когда Фаина с коровой заходила к себе во двор, а воспрявший после падения дед улыбался цветным картинкам своего сна на хвостовском крыльце, как на грех подъехала пыльная «Ока» Нафигулиных.
Из авто выпрыгнул сперва зять Валерий, Злата вышла в куцей юбке и за ними бодрые и румяные старики Зоя и Валя. Вся четверка в шляпах, с сумками на плечах, черных очках и с сотовыми телефонами и с особенным выражением на тугих лицах, которое в Соборске, несмотря на то, что он тоже город, а не дыра какая-нибудь, отчего-то не прижилось пока.
У Соборских жителей лица какие-то «ну поел, поспал, надо бы еще поесть, а чего?», а у Нафигулиных сквозь черные очки такой напор, такой фонтан чего-то! Обычно, когда едет по дороге кран «ивановец», то люди, не раздумывая, шарахаются от него прямо в канаву, ну вот и тетя Фая с коровой тоже попятились, а дед Сергей чмокнул раз, чмокнул два и проснулся!
И все бы ничего, да тут на грех просто вбежала в Фаину калитку соседка Маруся с двумя сумками. Она бежала всю дорогу из магазина и ни на кого не смотрела, а ругалась сама с собой по поводу мороженых рыбных палочек, которые, потеряв бдительность, купила вчера в палатке, пожарила, съела, отравилась и побежала сегодня с утра ругаться с прорвой-продавщицей, а та, не будь дурою, такого тете Марусе насказала, нажелала и практически начала тетю Марусю охаживать гирей, и если бы не Марусины быстрые ноги...
– Мышцы накачиваешь? – спросил дед Сережа у Подковыркиной и преградил своей клюкой Марусе путь.
– Хочешь пошшупать? – быстро нашлась бедовая не только на язык Маруся и протянула деду длинную в кожаной тапочке ногу.
Тетя Фаина сделала вид, что не слышит этих игривостей, и ждала Малышку, пока та почешет бок об забор и зайдет в калитку.
Дед Сергей щупать не стал и вежливо убрал клюку – мол, иди, куда шла.
– К-к-а-ак не стыдно! На старости лет! У-устроили-и-и групповуху-у! – от своей калитки громко высказалась Злата и, отстегнув телефон, демонстративно начала по нему звонить: – Москва?
И только тут Маруся увидела все семейство Нафигулиных, сразу же забыв о рыбных палочках и потасовке у рыбного ларька:
– Ах ты! Ух ты! Явились – не запылились! – кинув сумки с крупами в разные стороны, тихо начала и громко закончила Маруся. – Ой, что сейчас будет, ой, держите меня, ой, не завидую-ууу!..
Если вы слышали пожарную сирену и не оглохли, то... продолжайте слушать:
– Убили насмерть дедушку! С крыши убили! – заорала тетя Маруся на всю улицу, и, что странно, никто не прибежал смотреть – что за страсти? Всегда лучше притвориться глухим.
Семья Нафигулиных, так и не успев войти в свою калитку, стояла как раз напротив Фаины и коровы. Корова меланхолично жевала, а тетя Фая ждала, что будет дальше.
– Сво-о-о-о-ло-чи-и-и-и! – набрав побольше воздуху, уже поспокойнее продолжала Маруся.
– Ты же женщина, а как выражаешься, – наконец встрял Валентин Михалыч между Марусиными ...ями и ...дями . – Матерно ругаешься, как не стыдно... Ты же женщинааа.
– А-а-а-а! – дождавшись вражьего ответа, завопила Маруся еще голосистей и, подпрыгнув на месте, помчалась к Нафигулиным, правда, за забор не вышла, а стала выкрикивать сквозь него: – Убил дедушку, окаянный! Убил такого дедушку! Вон, сидит, не дышит совсем! Теперь как он женится? Как? Ирод!!!
А убитый дедушка тем временем встал еле-еле и подошел поближе к забору, Марусе и Валентину Нафигулину, которому эта канитель с матерщиной на всю улицу была, по-видимому, так неприятна, что он побагровел, вспотел и только оглядывался на зятя в черных очках, Злату в мятой юбке и при телефоне и жену Зою, которая смотрела куда-то вдаль на крышу и трубу и вечерний месяц в небе.
– Да они пьяные, папа, пойдем! – надменно и почему-то в телефон, сказала Злата. – Хамка! Ккакая жже хамка! Всякое не пойми что на папу орать вздумало!
– Ах, ты вонь рейтузная! Твово папу надо на цепь сажать, он же бешеный! Ой, чего тебе будет! Ой, швабра по тебе плачет! И веник! – закричала еще шибче Маруся и, странное дело, помолодела прямо на глазах – румяная, прямая и по всему забору не ходит, а прыжками передвигается. – Твой папа зачем дедушков с крыш сбрасывает? А-ась?..
– Я-а-а? – удивленно переспросил Валентин. – Так вон дедушка-то живой, да я... Правда, Зой? – обернулся он к Зое. Та закивала и велела:
– Пойдемте! Устроили тут! Файка, заткни ей рот, а не то я сама заткну. Слышишь? Мой Валяша ни под каким винегретом мухи не обидит! Весь Краснофлотск Валю знает!
Тетя Фая продолжала стоять правее коровы, не глядя на сестру и на все семейство Нафигулиных. Дед Сережа повис на заборе и рассматривал Нафигулиных пристально, как обычно летчики снисходительно озирают всех бескрылых.
– Да, – крякнул дед, рассмотрев, наконец, пухлую, бледную Злату с ног до головы.
– Ты чего это на мою дочуру глаза вывинтил?.. Валера, не спускай! – благостная улыбка отчего-то сошла с лица Валентина за какие-то пять секунд. Зять Валерий сделал вид, что недослышал. – А-а?.. Свою сноху оглядывай!