Дом золотой
Шрифт:
Синие луга и зеленые озера окружают его бусами. Ведет к нему узенькая железнодорожная ветка, и трасса ЕД-19 грохочет автомобилями всего в шести километрах от южных улиц города.
Я люблю эту землю. Я целую ее. Милую терпеливую частичку России. У меня сердце разрывается за нее.
Соборск все еще бревенчатый по большей части, правда, центр каменный, то есть дома остались те, давнишние, с каменным низом и надстроенными из кружевного дерева вторыми этажами. Трамвай-однопутка делит город на четыре части, как круглый пирог.
Конечно, не обошлось и без новых
Я люблю эту землю, землю белых колокольчиков, разве есть где такая земля. Я молюсь за нее.
Хозяин
С чьего языка без костей все на улице Пухлякова решили, что Эдуард генерал? Он никому не говорил, что генерал.
Но забор – да. Таких заборов, если ты не генерал, у тебя сроду не будет. Солдаты опять же строили дом, и не как-нибудь, а в авральном темпе, и не тяп-ляп. Потом однажды, когда уже было закончено строительство, бронетранспортер приехал с чистым речным песком, хотя некоторые говорили – это скрейпер был, а бабки крестились на неправославную машину.
И с виду Эдуард на генерала не тянул, так, каптенармус, ну, максимум, пыльный майор. И жена тоже, какая там Алка Пугачева! Мало ли, что дом – всем домам дом, а не тянули они на этот дом. Не-е.
Первый раз Э. Бересклетов появился на улице Пухлякова внезапно. Уже почти готов был его исполин, который и домом-то назвать язык не поворачивается. Чтобы его рассмотреть, голову приходилось запрокидывать затылком параллельно земле, и в шее начинался хруст, зато видно было отлично, правда, шея потом болела два дня, а у кого и три.
И вот был июнь, и по разбитой в «качель» дороге к новостройке свернула бронзовая машина с острыми углами. «Мерседес», как потом объяснял всем желающим его послушать Сережа Фазанов, сын деда Сережи.
Вышел из той машины в единственном числе унылый тощий субъект с длинным строгим лицом, в общем, поешьте вареного луку и посмотрите на себя в зеркало. Одет он был в костюм и при галстуке, правда, без шляпы и очков, как отметили все, кто в тот час не спал, не работал и не влез в погреб переждать жару или другой какой скандал.
Долго себя рассматривать Эдуард никому не позволил, хотя народ уже начал волноваться и бежать парами и семьями в его сторону. Не глядя на народ, состоящий в основном из бабок с дитями, генерал протиснулся в свои широченные ворота, оставив сверкать снаружи красивую машину, и до вечера не показывал носа. Видно, радовался почти готовому теремку, ходил, щупал стены и нюхал здоровый сосновый дух своего новенького жилья.
Потом, уже ближе к ночи, вышел расслабленной походкой и, взглянув на двух самых настырных бабок с внучиками, разглядывавших его, как папуасы марсианина, сел в свою конфетку-машину и по ухабам поехал туда, где едят икру ведрами и пьют золотые пузырьки из дорогих и пыльных бутылок. Так, по крайней мере, обе ошалевшие бабули объясняли что почем своим внучатам вместо сказки про балду на сон грядущий.
Тетя Маруся Подковыркина, которая как раз шла из гостей с бидоном молока и лицезрела первый отъезд генерала, крикнула через всю улицу, разинув рот до земли:
– Кощей замороженный! Всю дорогу уделал! Лемонтируй давай!..
Генерал медленно повернулся, посмотрел на источник душераздирающего крика, а Маруся чуть не выронила бидон, оступившись в яму, хотела было выругаться, но день был постный, завтра к батюшке на исповедь, да-а... И как ни удивительно, была услышана. Через неделю, да какое там, через шесть дней Пухляковскую так разровняли военные трактора и заасфальтировали таким сиреневым асфальтом все те же самые срочные солдаты, такой асфальт, по слухам, только в штате Мериленд и вот на улице Пухлякова теперь.
Фаинина кошка Тишка также была свидетельницей приезда Эдуарда Бересклетова, ввиду того, что безвылазно сидела на крыше и ловила на ужин котятам птичку или двух, как повезет.
И кто бы мог подумать, что произойдет дальше?!
Значит так, многие тогда Эдуарда увидели и многие согласились, что он кощей, и только одна такая, Грехова, из засыпного дома у реки, сочла его элегантным и похожим на фаллический символ индейцев-майя. Что было, мягко говоря, притянуто за уши, если не выразиться менее изящно. Тем более что блеклая свободного покроя одежда Бересклетова, на самом деле очень дорогая, отнюдь не выглядела для русской глубинки дорогой, и если бы на улице узнали истинную цену в английских фунтах костюма нового соседа, многие бы начали плеваться в недоумении.
Наконец, где-то через два дня, как уложили асфальт, привезли генеральшу. Сам Эдуард и привез. Генеральша была посимпатичнее – высокая, голенастая, подстриженная «под мальчика» и с очень подвижной шеей, все разглядывала и улыбалась через раз, и когда выкатилась из машины в своих кремовых бриджах и синей кофте на бретелях, и когда поздоровалась с толпой бабок, которые снова были тут, как часовые у мавзолея.
Эдуард называл ее при всех Любашей и Лялею. Ляльке было на первый и сто первый взгляды – лет пятьдесят, как и самому.
Веселая женщина, согласились все, слушая через забор ржание генеральши.
Чужая радость, если ты, конечно, не убийца, обычно вызывает ответную улыбку. Бабки, ухватив под мышки своих продолжателей родов, разошлись по домам и новых соседей признали.
А что, в Москве – Кремль, в Петербурге – Эрмитаж, а на Пухляковской улице – Эдуард с Лялею. И ничем не хуже. Опять же – асфальт сиреневый и фонари сверкают!
Жить можно.
Страхи
Конечно, в конкурсе Мисс кошачья Вселенная Тиша не участвовала, но на улице Пухлякова Тишкиной красотой любовались многие старухи.