Дом
Шрифт:
— А тридцать японский меч..
— Это, что за меч тридцать сантиметров?
— Танто, японцы называют его, малым мечем.
— Оперативники считают убийство, дело рук ваххабитов, поэтому кама, более вероятна.
— Киллер был кавказец?
— Да нет, как мы с тобой — русский, — пожал плечами Берик.
— Это с какой силой и скоростью нужно было ударить ножом, чтобы отделить голову? — задумчиво произнес Мухин.
— Ну, скажем, я голову большим секционным на раз бы ампутировал, да и ты тоже. У наших спокойных пациентов это можно сделать медленно, не торопясь. А у живого, который заметь, не спит, не пьян, и не под наркозом, весьма проблематично. Может все-таки топор? —
— Ты представляешь ширину лезвия топора? Повреждения от топора мы уже проходили..
Если только это не алебарда.
— Аха… а древко он в штанах пронес? — с улыбкой спросил Берик.
— Ладно, все это лирика…что думаешь делать?
— Напишу в справке, что есть. Срез головы произведен неизвестным острым предметом..
Хотя менты кипятком писают, вынь да положи, чем убит, и кто убил..
— Ну, это как всегда…А вообще, что делать думаешь?
— Про это…, - кивнул Бахтиаров головой в сторону внутренних органов выложенных на столе, — Ничего писать не буду. Только думаю спрятать нужно, а то боюсь, история повторится. Они постараются скрыть факт своего существования
— Судя по всему, кто-то уже узнал, про их существование, и теперь ведет планомерный отстрел.
— Твоего, слышал, газовым ключом приложили?
— Да. Небольшой такой, третий номер, но удар был нанесен с такой силой, что кепка оказалась внутри черепной коробки.
Амантаевич покачал головой.
— Ладно, прячем, пока никто не увидел. А как все успокоится, этот вопрос можно будет поднять, — сказал он, хитро подмигнув Мухину.
Если Михалыч, что и считал в этой жизни противоестественным, так это три вещи: гомосексуализм, демократию, и одевание штанов, через голову. Но с тех пор как он пришел в себя, к ним добавилась еще одна — это потеря памяти без употребления алкоголя. Что с ним было, и как он оказался в погребе Зинаиды Петровны, где как он знал, хранилось домашнее вино на ягодах, Михалыч вспомнить не мог. Но пребывал в совершенно трезвом состоянии, даже перегар утрешний пропал.
— Твою мать! Не уж то белочку поймал?! — поразился он, вылезая из погреба и вникая в обстановку. Вина в погребе не оказалось. Видимо, все домой Петровна перетащила. А на даче Тереховой царил беспорядок….Входная дверь взломана штыковой лопатой, которая валялась тут же рядом. Половичок смят и откинут в сторону. Замок на погребе сбит молотком. Всюду на полу грязные следы кирзовых сапог.
— Едрит-Мадрид! Не уж-то это все я наворотил???
Ввиду отсутствия другого владельца сапог кроме самого Михалыча, вопрос был явно риторический. И тогда Михалычу первый раз в жизни стало по-настоящему страшно.
Страшно-то ему было всегда. Он до ужаса боялся нытья своей старухи и сбегал из дому при малейшей возможности. Но чтобы так…
Эдак, без памяти он ведь и убить может кого-нибудь и, поди, потом оправдайся. А если бы Петровна на даче была, когда он за вином ломился? А? Вот то-то и оно..
Все! — искренне решил Михалыч, — с пьянством завязываю!
И от этой простой мысли и принятого решения, он взбодрился и пошел домой, к своей ненаглядной. Правда поначалу периодически с тревогой осматривался, а вдруг где труп какой лежит? Или где, какую дачу он еще взломал в поисках дармовой выпивки. Но Бог миловал. Никакого беспорядка на ближайших дачах заметно не было и милицейской машины с мигалкой в пределах видимости не наблюдалось. Постепенно Михалыч совсем успокоился и пришел домой практически здоровым человеком, только очень грустным. Принятое решение завязать с пьянством душу греть перестало. Он вдруг в полной мере ощутил свою ущербность и убогость своего существования. Что вот, теперь он лишен малейшей радости в жизни. И весь груз бесполезно прожитых лет словно свалился на его плечи неподъемной ношей. И так стало тоскливо, что захотелось выпить, чтобы мир стал опять радужным и приятным, и все бы стало хорошо. Но поскольку с пьянством Михалыч завязал, то в дом и вошел бледным, осунувшимся, с поникшими плечами.
— Что алкаш, дорогу домой забыл? — ласковой речью встретила его супруга, — Весь день прошлялся! Где тебя черти-то носили?
— Обход я делал, — тихо ответил Михалыч, скидывая на веранде грязные кирзачи.
Зоя Карповна повела носом пытаясь учуять знакомый запах, и ничего не учуяла. Не веря своему носу, она сняла очки с толстенными стеклами и стала их протирать. Словно ожидая, что после этой процедуры осязание к ней вернется. Но оно упорно не возвращалось.
— Ведьма старая, — заворчал Михалыч, чувствуя свою правоту и от этого ощущения распаляясь.
— Нет, чтобы мужика к столу звать, так она с руганью накидывается, а я нежрамши целый день, — сказал он, вешая на вешалку старый офицерский прорезиненный плащ, — Баба-Яга ты и есть Баба-яга, хоть очки одень, хоть сними, хрен редьки не слаще. Тебя без грима хоть сейчас в кино возьмут. Чего уставилась?
Зоя Карповна так растерялась неожиданной нападки мужа, который никогда ей слова поперек не говорил, а не то, что ругался. Да и трезвым она его по вечерам видеть не привыкла. Что не знала как себя вести, поэтому развернулась и пошла в дом.
— Во-во! Бабе на кухне самое место! — крикнул ей вдогонку Михалыч.
Зайдя следом за ней на кухню, он увидел, что она стоит, отвернувшись от него у окна, а её плечи мелко подрагивают. И Михалычу стало совестно.
— Ну, ты чо? Ну не плачь…
Он подошел сзади и обнял её за плечи.
— Петя…,- произнесла Карповна, захлебывающимся голосом, — я правда такая страшная?
Что меня нельзя любить?
Михалыч почувствовал, как в его груди от этих слов что-то треснуло, сломалось, и глаза внезапно увлажнились. Потому, что вспомнил эту озорную девку, что наливала ему борща в столовой. И он понял, что она до сих пор где-то там, в этом сморщенном теле.
— Ну, что ты дуреха, — ласково сказал он, разворачивая её к себе лицом и прижимая к своей груди, — Конечно люблю…
— У-у-у, — заголосила Карповна и, обвив руками шею Михалыча, залилась слезами.
— Э-э-э…Эрих Евгеньевич вас зовет, — вымолвил санитар Коля, заходя в прозекторскую.
Мухин и Бахтиаров одновременно подняли на него глаза, отрываясь от изучения предмета.
— Он у себя? — спросил Бахтиаров.
— Да, нет. Он на углу у машины курит, ехать куда-то собрался.
— Так меня или Бахтиарова зовет? — уточнил Мухин.
— Не сказал, сказал, патанатома позови, — пожал плечами Коля.
— Моя смена, значит меня, — кивнул Берик, стягивая с рук резиновые перчатки, и выходя из комнаты следом за санитаром.
Мухин опять склонился над предметом изучения и включил диктофон:
— Твердая мозговая оболочка тонкая, гладкая, блестящая. Извилины выражены. На разрезе граница между серым и белым веществом размыта… По всей площади головного мозга… Определяются множественные точечные пятна красного цвета размером от трех и до пяти миллиметров. В правой лобной доле определяется полость размером десять миллиметров на двадцать пять миллиметров… Округлой формы без содержимого… Внутренняя поверхность полости выстлана плотной гладкой тканью белого цвета…