Дом
Шрифт:
Сердце у него бешено заколотилось, в паху начался приятный зуд. Несмотря на все, что было ему известно, несмотря на все, что произошло, физическое влечение никуда не делось, и первым его порывом было схватить руки Дониэллы и прижать их к груди. Ему хотелось прикоснуться к ней, но он сдержался, оставаясь в дверях.
– Да? – холодно спросил он.
– О, Сторми!
Бросившись к нему, она обвила его руками, и, помимо воли, тело его откликнулось на ее объятия. Разбухший член под обтягивающими джинсами прижался к ее промежности, а Дониэлла крепче прижимала его к себе, терлась о него.
Схватив
– В чем дело? – спросила она, поднимая на него взгляд. Ее глаза были полны оскорбленной невинности.
Сторми сделал над собой огромное усилие.
– Ты сама знаешь, в чем дело.
– Я люблю тебя, Сторми!
Продолжая сжимать ее руки, он отвел взгляд от ее лица.
– А я тебя не люблю.
– Я…
– Мне не нравится то, что ты пытаешься сделать.
– Я на твоей стороне! Это я сказала, что ты должен стоять за себя, что ты не должен позволять родителям понукать тобой и принимать за тебя все решения!
– Вот я и стою за себя.
– Именно поэтому твои родители меня ненавидят!
– И я стою за своих родителей.
– Я ничего против них не имею, – сказала Дониэлла, и у нее на глазах навернулись слезы. – Это они меня терпеть не могут! Они меня не любят, потому что я бедная. Не любят, потому что я люблю тебя больше, чем они, думаю о твоих чувствах и о том, что хорошо для тебя, а не только о том, чтобы выглядеть хорошо и сохранить лицо семьи.
– Родители не хотят, чтобы я с тобою встречался, – сказал Сторми. – И я тоже не хочу больше с тобою встречаться.
– Пошли своих родителей куда подальше, – предложила Дониэлла.
– Нет, – сказал Сторми. – Это тебя я посылаю куда подальше.
Слезы прекратились, лицо стало твердым.
– Что ты сказал?
– Ты меня слышала.
– Значит, так?
– Да, так. Убирайся отсюда. Я больше не хочу тебя видеть!
– То, что ты хочешь, и то, что ты получишь, – это две совершенно разные вещи.
Тряхнув волосами, Дониэлла развернулась и двинулась прочь, и Сторми подумал, что со спины она выглядит вовсе не как ребенок, а скорее как карлица.
И это несколько ослабило его влечение.
Ослабило.
Но полностью не подавило.
Сторми закрыл дверь. За спиной послышался стук бабушкиной трости по полу, и он, обернувшись, увидел старуху, стоящую у лестницы.
– Я нигде не могу найти Биллингхэма, – заявила бабушка.
– Кажется… кажется, он ушел, – ответил Сторми.
Последовала мимолетная вспышка ясности ума, краткое мгновение, в течение которого он видел у бабушки на лице страх, панику, недоумение. Старуха знала, что дворецкий является неотъемлемой частью Дома, и понимала, что, раз его нет, случилось что-то неладное. Но тут же на ее лицо вернулось обычное непроницаемое выражение стоической неподвижности, и она сказала:
– В таком случае вместо него должен прислуживать ты.
Сторми кивнул.
– Ты хочешь, чтобы я помог тебе подняться по лестнице?
– Нет, – ответила бабушка. – Я хочу, чтобы ты приготовил мне ванную. Сегодня я буду купаться в крови. Наполни ванну козлиной кровью. Пусть будет теплая, но не горячая.
Оторопело кивнув, Сторми проводил взглядом, как старуха с трудом поднимается по лестнице. Издалека донеслись стоны матери,
– Биллингхэм!
Сторми неподвижно стоял в прихожей. Чего он добился? Ровным счетом ничего. Он из кожи вон лез, пошел наперекор своим родителям, выложился весь – но они так и не сдвинулись с места, словно пустили корни, фаталистически смирившись с текущим положением дел. Все осталось без каких-либо изменений.
Сторми вздохнул. Право, лучше не возвращаться домой.
И все же ему стало лучше от того, что он поговорил с родителями, высказал им все; что, по крайней мере, попытался остановить их отчуждение от Биллингхэма и Дома, повлиять на растущую зависимость от Дониэллы.
Если бы он мог начать все сначала, ни за что не убежал бы из дома. Остался бы в Доме с родителями и постарался бы как-нибудь на них повлиять.
Не видя бабушку на лестнице, не слыша стук ее палочки, Сторми поднялся наверх, чтобы убедиться в том, что с нею все в порядке. В коридорах второго и третьего этажей ее не было, и он постучал в дверь ее спальни.
– Бабушка!
Ответа не последовало.
Сторми попробовал открыть дверь, но она оказалась заперта.
Он постучал в дверь ванной, но ответа снова не было, и тогда он прижал ухо к двери, прислушиваясь.
Ничего.
Может быть, бабушка где-то в другом месте? Сторми направился было обратно к лестнице, но тут краем глаза заметил открытую дверь в свою спальню. Была ли она открыта раньше? Кажется, нет.
– Эй, есть тут кто? – осторожно поинтересовался Сторми.
Он просунул голову в комнату и тотчас же ощутил изменение атмосферного давления, какое-то внутреннее облегчение. На полу был разбросан мусор, у противоположной стены валялся разбитый телевизор.
Сторми понял, что вернулся назад.
Глава 13
Нортон
Нортон тотчас же почувствовал произошедшую перемену.
Как только тряска прекратилась, он отпустил перила, поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Тот тесный замкнутый Дом, в котором он провел несколько последних дней, тот Дом, который он делил с Лори, Дэниелом, Сторми и Марком, – исчез. Теперь это был его старый Дом, тот безумный, непредсказуемый Дом, в котором он вырос, и внезапная электрическая тишина, спертый плотный воздух, неуловимые потоки, подобно сточным водам текущие под поверхностью реальности, дали понять, что он вернулся к себе домой.
Просто чтобы убедиться наверняка, Нортон прошел по коридору к комнате, которую занимал Сторми. Дверь была распахнута настежь, однако внутри не оказалось ни Сторми, ни кого бы то ни было еще. Это была та самая комната, какой она была в его детстве: комната, где занималась шитьем его мать.
С буквально ощутимым на слух щелчком стена тишины рухнула, и из глубины коридора послышались какие-то звуки, какой-то шум. Приглушенный разговор. Смех.
Звуки доносились из библиотеки, и Нортон осторожно, бесшумно двинулся туда. Тусклый свет не мог полностью рассеять темноту, и хотя тени давали укрытие, они также усугубляли гнетущую, жуткую атмосферу. Нортон вытер мокрые от пота ладони о брюки, стараясь дышать не слишком громко. Пройдя мимо комнаты Даррена, мимо ванной, он приблизился к библиотеке.