Дом
Шрифт:
Так что это происходило в действительности.
– Папа на улице, – продолжала Кристина. – Кажется, он разгружает корм. Наверное, ты должен ему помочь.
Тупо кивнув, Марк направился к двери кухни, толкнул ее и оказался на крыльце. У него мелькнула было мысль перехватить чего-нибудь съестного, однако есть ему на самом деле не хотелось. Он позавтракал вместе с Дэниелом, Лори, Нортоном и Сторми, после чего, когда Дома разделились, очутился на террасе, где был уже вечер; поспал он немного, так что даже если здесь действительно было утро, по ощущениям его организма только приближалось время обеда. А обед
Спустившись с крыльца, он обошел вокруг дома. Жаркий воздух уже был наполнен приглушенным кудахтаньем цыплят, суетящихся в клетках. Четыре курятника, длинных невысоких сарая с железной крышей и некрашеными деревянными стенами, тянулись от Дома вниз по пологому склону.
Отцовский пикап стоял перед вторым курятником, рядом с железным бункером для хранения корма, и Марк направился к нему, непроизвольно ускоряя шаг вниз по склону.
В дверях курятника у отца за спиной он увидел умственно отсталую девочку.
Отец разгружал корм для цыплят, вынимая из кузова пикапа мешки и складывая их на землю у деревянной стены курятника. Всякий раз, когда он оборачивался в ее сторону, девочка пряталась, ныряя в курятник, но как только он повертывался к ней спиной, она появлялась в дверях и задирала грязную рубашку, демонстрируя обнаженное тело и призывно покачивая бедрами.
Марк увидел ее впервые после своего возвращения, и, как и прежде, его тотчас же захлестнула волна холодного страха. Все это происходило на улице, на солнце, на открытом воздухе, в присутствии занятого работой отца, но Марк почувствовал то же самое, что испытал много лет назад, когда они с девочкой столкнулись в темном коридоре.
Ему стало страшно.
Положив на землю очередной мешок с кормом, отец достал из заднего кармана джинсов платок и отер со лба пот. Увидев стоящего рядом Марка, он знаком подозвал его к себе.
– Я все думал, когда ты проснешься… Не хочешь мне помочь? У меня чертовски разболелась спина.
Кивнув, Марк подошел к отцу. Все его внимание по-прежнему было приковано к стоящей в дверях девочке.
«Твой отец так делает».
Марк оторвал от нее взгляд, стараясь сосредоточиться на работе. Они с отцом принялись разгружать оставшиеся мешки, вдвоем вынимая их из кузова и складывая на землю, однако краем глаза Марк продолжал наблюдать за девочкой, смотреть, как она задирает грязную рубашку. У него мелькнула мысль, что, может быть, отец также видит ее и только делает вид, будто ничего не замечает.
«Он делает так, чтобы было больно».
Наконец они с отцом закончили работу. Отец снова отер со лба пот.
– Я сгоняю в город за новой партией корма и заодно захвачу мать. А ты далеко не уходи. Когда я вернусь, мне будет нужна твоя помощь.
Марк молча кивнул. Отец открыл дверь пикапа и залез в кабину. Загромыхал, оживая, двигатель. Марк проводил взглядом, как машина покатилась вниз по склону, подпрыгивая на ухабистой дороге.
И повернулся к курятнику.
Девочка по-прежнему стояла в дверях, но теперь она застыла неподвижно, пристально глядя на него.
– Марк, – сказала девочка, и он вспомнил этот голос, вспомнил, как она произносила его имя, и по спине пробежала холодная дрожь.
Девочка медленно двинулась вперед, прочь от курятника, по направлению
Она остановилась. И опустилась на землю, встав на четвереньки и задрав рубашку. И, как и прежде, оглянулась через плечо и хитро улыбнулась.
– Мне по-прежнему больше всего нравится в задницу.
У Марка не было ни малейшего желания совокупляться с нею в любой позе, в любом виде, зато ему очень захотелось что есть силы пнуть ее ногой. Мысль о том, как его ботинок ударяет ее в зад, опрокидывает, прогоняет улыбку с ее лица, делает ей больно, заставляет заплатить за все, что она сделала, показалась ему очень соблазнительной, однако он понял, что на самом деле ничего этим не добьется. На самом деле девочке – чем бы она ни являлась – больно не будет, а он тем самым только выдаст себя, раскроет свои истинные чувства.
А это, наверное, самое опасное, что он только может сделать.
Поэтому Марк не двинулся с места, равнодушно глядя на девочку, а та непристойно рассмеялась – издав грязный отвратительный звук, соблазнительный и в то же время презрительный, многообещающий и в то же время пренебрежительный. Она выставила свои ягодицы, но он, развернувшись, направился обратно к Дому, и всю дорогу его сопровождал ее омерзительный хохот.
Марк дождался возвращения родителей на кухне.
Отец и мать вошли, держа в руках сумки с продуктами.
Марк собрался с духом.
– Мам, пап, нам нужно поговорить.
Переглянувшись, родители посмотрели на него. Ответил отец:
– О чем, сынок?
– О Доме.
– Мне нужно разгрузить мешки с кормом. Я полагал, ты мне поможешь…
– О девочке.
И снова родители переглянулись между собой.
– Садитесь. – Марк указал на стулья, пододвинутые к кухонному столу.
Они начали разговор.
Марк не стал давить на отца расспросами про девочку, но рассказал о том, что произошло с ним в коридоре, дав ясно понять, почему у него возникло желание бежать, покинуть дом. Он объяснил, что именно этого хотела она. Она хотела ослабить Дом, хотела разделить семью, хотела выгнать их отсюда.
– Но я ей не поддамся, – закончил свой рассказ Марк. – Я вас люблю. Люблю вас обоих.
– Я тоже тебя люблю, – заверила его мать.
Отец молча кивнул и накрыл его руку своей.
Марк заплакал. Слезы застилали ему взор, он зажмурился и принялся тереть глаза, а когда открыл их, в кухне никого, кроме него, не было. Окно осталось, но за ним не было ни террасы, ни курятника, а только белая пелена тумана, и он понял, что вернулся назад.
Ощутив затылком тепло, Марк вздрогнул от неожиданности и обернулся, но это была Кристина. Сестра стояла рядом и улыбалась.
– Ты поступил правильно, – сказала она. – Ты поступил замечательно.
– Значит, все разрешилось? – криво усмехнулся Марк.
– Ты по-прежнему испытываешь к родителям неприязнь?
– Нет.
– Тогда, наверное, все разрешилось.
Кристина заключила его в объятия, и он ощутил тепло солнечного света, однако ему показалось, что он услышал донесшийся откуда-то из белизны за окном непристойный смех, – и он не смог сказать, были ли эти звуки рождены у него в сознании.
Оторвавшись от брата, Кристина смерила его взглядом.