Дом
Шрифт:
страха. Только облегчение.
Она медленно села, посмотрела по сторонам и оглядела его одежду:
хлопковую пижаму.
– Мы в больнице, – объяснил он. – Они привезли нас сюда после… ну, всего.
Хотя его память о прошедших полутора днях была смесью изображений, охваченной страхом и потрясением, Гэвин помнил, что пришлось приложить
немало терпения и усилия, тихих подбадриваний, чтобы разделить их с
Дэлайлой вчера, после того как они уложили его маму в машину
помощи, и та уехала. То, как он цеплялся за Дэлайлу, было одним из немногих
воспоминаний, которые его сознание запомнило среди вспышек света, криков
репортеров от безумного открытия.
Он помнил, как просил фельдшера оставить его с Дэлайлой в машине
скорой помощи.
Помнил, как после часа суматохи, приезда полиции, пожарных и
парамедиков, какая-то женщина – Гейл – пришла специально, чтобы
поддержать его. Все сразу поняли: Гэвин всегда верил, что он был в Доме один.
Но это было не так: там же была заточена его мама, едва живая, в потайной
комнате рядом с его.
Гейл обнимала его, уверяя и обещая, что никто не заберет от него Дэлайлу.
Из-за своей истерики он должен был чувствовать стыд, если бы не
отвлекающее ощущение першения в груди и покалывания по всей спине.
Но благодаря нежным уговорам Гейл и родителям Дэлайлы, стоявшими
поодаль в потрясении и молчании, Гэвин дал наконец перевязать его сломанную
руку, пока они грузили потерявшую сознание Дэлайлу в отдельную машину
скорой помощи.
– И после всего этого я отключилась? – ужаснувшись, спросила она.
По его губам скользнула легкая улыбка.
– Я бы сказал, это было лучшее время для обморока. И я хочу
поблагодарить тебя, что ты не отключилась раньше.
– Ты в порядке? – она притянула его к себе, сильно дрожа, словно вспомнив
все. Такая дрожь из-за воспоминаний была и с ним этим утром, когда он
проснулся в тумане от успокоительных, которые были не настолько сильны, чтобы заставить его забыть. – Гэвин, господи.
Ее руки дрожали, и он знал, что она вся измучена и в синяках после того
как наработалась топора, из-за обломков Дома, которые сыпались на нее
неизвестно сколько времени, пока она пыталась добраться до него, а потом и до
его матери.
Обнимая ее, он рассказал ей обо всем, что мог вспомнить: как думал, что
полиция прибыла через минуту после наступления странной тишины. Что
сначала они надели наручники на Давала и Вани, расспросили Гэвина, но, несмотря на их скептицизм, не возникало сомнений, что здесь произошло что-
то сверхъестественное. Дом осыпался на глазах. Мебель вплавлялась в
деревья. В отдельных местах занялся огонь. И, что еще ужаснее, здесь была его
истощенная мама, которую никто не видел почти семнадцать лет. Гэвин, видимо, был так испуган, увидев ее в свете огней полицейских машин, что не
мог перестать кричать несколько минут.
Город, штат, вскоре весь мир будет знать о случившемся вчера в Лоскутном
Доме.
Гэвин думал, у него больше не осталось слез, но это было не так. Были и
слезы, и недоумение, и еще больше горя, с которым он не знал, что делать.
Дэлайла обнимала его, стараясь не задеть его раненую руку, тихо говоря
ему об их будущей совместной жизни, о своей любви к нему, о том, что они
смогут сделать вместе. Он знал, что она права: так и должно было случиться, если не вчера, то когда-нибудь еще, ведь что бы ни было в Доме – что бы ни
вырастило его, любило, изолировало его от всех и наконец причинило боль –
это нечто заперло в себе его маму на всю его жизнь, только чтобы оставить
Гэвина при себе.
Но даже сейчас сложно забыть время, когда все еще было хорошо.
Зажмурившись, Гэвин прижался губами к ее шее. Воздух ощущался
пустым, без присутствия духов, преследовавших его всю жизнь. После всех
потрясения и мучений, ощущая ее руки вокруг ее шеи, он мог впервые по-
настоящему дышать, и этот миг казался вечностью.
***
Дэлайла устроилась рядом с ним, теплой рукой поглаживая его ребра, поднимаясь к шее и волосам. Под на матах сбились в кучу одеяла, которые они
разложили на полу в кабинете музыки. У них едва оставалось время наедине, но
здесь, в их тайной крепости, когда стрелка часов замирала между двумя и тремя
часами ночи, когда они были так близки, и с каждым вдохом Дэлайла
прижималась к нему своей теплой обнаженной кожей, он забывал об кошмаре
последних двух недель.
– Пьюджет-Саунд, – сказала она, целуя его подбородок.
Он посмотрел в ее большие синие глаза.
– Почему туда, а не в Северо-Западный? Или в Гарвард?
Они все же сделали свой выбор. После Тишины, как назвали это Гэвин с
Дэлайлой, или после Падения Лоскутного Дома, как назвали это все остальные, они стали любимцами мировой прессы. Но, несмотря на надоедливое
внимание, были и плюсы. Например, пожертвования. Обучение в любом
колледже. И теплое сочувствие миллиона незнакомцев. У Гэвина не было
раньше родителей, но теперь вся планета хотела быть ими, включая родную
маму, которую на днях собирались выписать из больницы.