Дома костей
Шрифт:
Он медлил.
Рин была искренней с ним, и он должен поступить так же.
– Пока точно не знаю. Ты все еще намерена взять с меня плату за этот поход?
– Пожалуй, – отозвалась она. – Все зависит от того, что ценного я найду здесь. Может, просто унесу с собой несколько бутылок этого вина и откуплюсь им от Эйнона.
Эллис взял бутылку, сделал большой глоток и отдал обратно. Спиртное он не любил, но надеялся, что оно придаст ему смелости.
– Можно ли скучать по чему-нибудь еще до того, как оно закончится?
Рин щелкнула ногтем по бутылке:
– Пожалуй, я буду скучать вот по
Он покачал головой:
– Нет, я про… другое. Про место или человека.
Молчание, которое последовало за этими словами, было полно невысказанных чувств. Эллис гадал, неужели ненароком забрел куда не следовало и заикаться об этом не стоило вообще. Но наконец Рин ответила:
– Думаю, можно. Предчувствие потери ранит почти так же больно, как сама потеря. Ловишь себя на том, что цепляешься за каждую мелочь, потому что она больше не повторится.
– Адерин… – начал он и сразу поправился: – Рин… признаюсь честно: скучать по этому походу я не стану. Ночевки на голой земле, дождь, гниющие трупы, постоянный страх, что вот-вот кто-нибудь выскочит из темноты и убьет нас обоих… – Мысленно отметив, что пока все идет успешно, он заставил себя продолжать: – Но несмотря на обилие вокруг чудовищ и мертвецов, мне все же хочется, чтобы это не кончалось. То есть я, конечно, хочу, чтобы оно кончилось – дома костей и так далее. Но когда мы вернемся, мне будет недоставать… ну, то есть я хочу сказать, что… буду скучать по тебе.
Молчание между ними было таким тяжелым, что на страшный миг у Эллиса мелькнула мысль просто прыгнуть вниз. Такой конец показался ему менее мучительным.
А потом Рин рассмеялась. Сначала издала сдавленный смешок, который перешел в хихиканье.
– Замечательно, – выговорила она, когда наконец приступ веселья миновал. – Ну, конечно, не так впечатляет, как тот раз, когда сын заготовщика торфа пытался ухлестывать за мной и позвал показать болото, а у меня завяз в нем один сапог, и пришлось его там и бросить.
– Что ж, – чуть язвительно отозвался Эллис, – я рад, что сумел превзойти и болото, и твой потерянный сапог.
– Ты всегда начинаешь признания с пролога про гниющие трупы?
– Знаешь, в прошлый раз я пытался преподнести девушке цветы, но оказалось, что она предпочитает картографам рыцарей.
Она снова рассмеялась, но на этот раз не так безудержно.
– Ах, Эллис, Эллис… – Ему понравилось, как она произнесла его имя, перекатывая слоги во рту мягко, почти нежно. – Я же сущее бедствие. Ты сам знаешь. Я вспыльчива. Мертвецов предпочитаю живым. Только и умею, что рыть могилы и выживать в лесу. Брат считает, что я бросила семью, а сестра любит меня, но ведь она любит и мертвую козу, так что пристрастия у нее своеобразные. Да, а что же последний из членов семьи, который меня раздражал? Я попросту зарыла его и даже надгробного камня не поставила.
– Ну а я – картограф, который то и дело умудряется заблудиться, – возразил Эллис. – Семьи у меня нет, в глуши я и двух дней не продержусь, и, вероятно, левой рукой никогда в жизни не сумею поднять что-либо тяжелее пивной кружки.
– Все это не ты, – сказала она и взяла его за руку. – А настоящий ты… ты хороший, Эллис. Ты добрый и хороший, а я… я нет.
– Ну а мне ты нравишься такой.
Похоже, это настолько удивило ее, что она умолкла.
– Мне нравится, что ты вспыльчивая и бедовая, что у тебя под ногтями могильная грязь, а в волосах – лесная листва, – продолжал он. – Ты отказываешься быть не такой, какая ты есть. А я о такой смелости могу только мечтать.
Она опустила голову:
– Никакая я не смелая.
– Рин…
– Будь я смелой, – сказала она, – я сделала бы вот это еще несколько дней назад.
И прежде чем он смог договорить, что хотел, их губы встретились. Он растерял все слова и замер в неподвижности.
Целовалась она так же, как занималась любым делом – целеустремленно и яростно. Она брала, и он охотно отдавал, ощущая тепло ее тела, прижавшегося к нему. Его ладони заскользили по ней, касаясь всего, чего только могли – оплетенных мышцами рук, шелковистых волос, прямых широких плеч, выступающего бугорками позвоночника, который изогнулся, когда она поерзала, стараясь найти более удобную позу. Для поцелуя место явно не подходило, Эллис смутно осознавал, как высоко они над землей, и понимал, что достаточно одного неверного движения, чтобы оба свалились с этой высокой башни. У него вырвался негромкий возглас – желание обратилось в звук.
В тот момент его не заботило, вернутся ли они когда-нибудь в Колбрен. Они могли бы поселиться здесь, в этой крепости иных с винным погребом и мертвой козой. Если, конечно, эта мертвая коза сумеет перебраться через озеро и аванк ее не съест.
Его мысли были обрывочными, они беспорядочно метались, пока ладони Рин скользили по его груди. Павшие короли, ему хотелось только одного – всецело отдаться этим прикосновениям. Желать и быть желанным в ответ – это осознание опьяняло, кружило голову. Из всех людей мира, которых Рин могла бы поцеловать, она выбрала его.
И все же он отстранился. Дыхание вылетало из груди короткими рывками, он видел, как рдеет румянец у нее на щеках.
– Все было… хорошо? – спросила она.
– Да. – Его нестерпимо тянуло снова прильнуть к ней, почувствовать нежность ее губ, но он заставил себя сидеть смирно. – Но мы… на самом краю. И как бы мне ни было приятно, я не хотел бы убиться насмерть, упав отсюда.
– Понятно.
Он все же поцеловал ее во второй раз – краткая вспышка обжигающего жара и сладости, – прежде чем подняться.
– Надо вернуться в казарму, пока вино не ударило в голову. Может, теперь я наконец сумею уснуть.
Рин кивнула:
– Я тоже скоро спущусь. – Ее взгляд устремился в сторону горизонта, пальцы сжались на горлышке бутылки. – Просто… мне нужно немного времени.
Судя по всему, она поднялась сюда не только ради красивого вида, но и ради удобной обзорной точки. Может, даже надеялась высмотреть отца.
– Понимаю.
Она искренне и коротко улыбнулась ему, отчего у него внутри все перевернулось. Он начал спускаться по винтовой лестнице. Голова кружилась, с каждым ударом сердца его окатывала волна восторга. Она поцеловала его. Она поцеловала его. Он потрогал пальцами губы. В произошедшее он едва осмеливался верить. Казалось, он в каком-то лихорадочном бреду и вот-вот очнется.