Домби и сын
Шрифт:
— Какъ матросы бгаютъ взапуски и карабкаются на реи, какъ спшатъ укрпить паруса, a корабль между тмъ летитъ и прыгаетъ, какъ бшеный! — вскричалъ племянникъ.
— Все, все видала старая бочка съ этой почтенной мадерой, — сказалъ Соломонъ. — Когда "Прекрасная Салли" отплыла…
— Въ Балтійское море, въ темную ночь! Помню, помню… Она погибла въ самую полночь, четырнадцатаго февраля тысяча семьсотъ сорокъ девятаго года! — вскричалъ Вальтеръ съ большимъ одушевленіемъ.
— Да, именно такъ! — отвчалъ Соломонъ. — На корабл было пятьсотъ бочекъ съ этимъ виномъ, и весь экипажъ, за исключеніемъ перваго мачтоваго,
— A помнишь, дядюшка, какъ страшный втеръ прибилъ "Георга Второго" къ берегамъ Корнвалиса, за два часа до захода солнца, четырнадцатаго марта семьдесятъ перваго года? На корабл было до двухсотъ лошадей: испуганныя бурей, он сорвались, бгали подъ палубой взадъ и впередъ, топгали другъ друга, ржали, стонали и подняли такой невыразимый гвалтъ, что экипажъ вообразилъ, будто кораблемъ овладли тысячи чертей. Лучшіе матросы, потерявъ присутствіе духа, побросались въ море и только двое остались въ живыхъ, чтобъ разсказать о происшествіи.
— A помнишь, — сказалъ старикъ Соль, — когда "Полифемъ"…
— Торговый вестиндскій транспортъ Онерса, Виггса и K°, въ триста пятьдесятъ тоннъ, капитанъ Джонъ Броунъ изъ Дептфорта? — вскричалъ Вальтеръ.
— Тотъ самый, — отвчалъ Соломонъ. — Когда на немъ въ четвертый день плаванія показался огонь…
— Да, на корабл были тогда два брата! — прервалъ племянникъ съ живостью и одушевленіемъ. — Въ единственномъ корабельномъ бот, набитомъ людьми, оставалось только одно мсто, и ни одинъ изъ братьевъ не хотлъ занять его до тхъ поръ, пока старшій не бросилъ туда младшаго насильно. Тогда этотъ юноша, поднявшись въ лодк, закричалъ: "Любезный Эдуардъ! подумай о своей невст! Я еще мальчикъ, и никто не ждетъ меня дома. Ступай скорй на мое мсто!" — и съ этими словами онъ бросился въ море.
Вальтеръ, воодушевленный разсказомъ, вскочилъ со стула; его блестящіе глаза и живой румянецъ, казалось, напомнили Соломону что-то такое, о чемъ онъ совершенно забылъ. Вмсто того, чтобы продолжать любимые анекдоты, онъ сухо откашлялся и сказалъ: — Поговоримъ-ка о другомъ, Валли!
Дло въ томъ, что тайная страсть къ чудесному и необыкновенному, развитая въ Соломон самымъ ремесломъ, перешла во всей полнот и къ его племяннику. Напрасно старались дать другое направленіе его наклонностямъ: никакія мры не помогали, и препятствія, казалось, еще боле раздражали эту страсть. Извстно, что вс книги и сказки, какія пишутся и разсказываются дтямъ съ цлью привязать ихъ къ земл, имютъ совершенно обратное дйствіе и неотразимо влекутъ ихъ къ морской стихіи.
Между тмъ маленькое общество увеличилось новымъ лицомъ. Это былъ мужчина въ синемъ плащ, съ густыми черными бровями, y котораго вмсто правой кисти торчалъ изъ рукава крюкъ, a въ лвой рук была голстая палка, шишковатая, какъ и его носъ. На ше красовался y него огромный черный шелковый платокъ, a высокіе воротники рубашки были такъ толсты и грубы, что скоре походили на парусъ. Ясно, что это былъ гость, для котораго поставленъ третій стаканъ, и онъ, по-видимому, хорошо это зналъ. Повсивъ за дверью на гвоздь свой плащъ и жесткую клеенчатую шляпу, отъ которой на
Лицо его, загорлое и суровое, прояснилось, когда онъ пожалъ руку дяд и племяннику; но, по-видимому, онъ былъ не слишкомъ разговорчивъ и выражался лаконически.
— Ну, что? — спросилъ онъ.
— Ладно! — отвчалъ Соломонъ, подвигая вино.
Гость приподнялъ бутылку и, осмотрвъ внимательно, сказалъ съ особымъ выраженіемъ:
— Ta?
— Ta самая! — отвчалъ продавецъ морскихь инструментовъ.
Капитанъ налилъ стаканъ и, насвистывая какую-то мелодію, казалось, размышлялъ о необыкновенномь праздник.
— Вальтеръ, — сказалъ онъ, приглаживая своимъ кркжомъ рдкіе волосы и указывая на Соломона: — "Чти дядю твоего и воспитателя твоего со страхомъ и трепетомъ, да благо ти будетъ, и долголтенъ будеши на вод". Отыщи этотъ текстъ въ своей книг и загни листокъ. Да благословитъ тебя Богъ!
Онъ такъ былъ доволенъ приведенной цитатой, что повторилъ ее опять, говоря, что ужъ лтъ сорокъ не читалъ этого.
— Я никогда не затруднялся, если мн нужны были правила въ жизни, — замтилъ онъ. — Я не тратилъ словъ, какъ другіе.
Эта сентенція напомнила ему, что теперь они былъ не совсмъ бережливъ на слова. Онъ задумался и молчалъ до тхъ поръ, пока старикъ Соль не вышелъ въ лавку за свчей; тогда, обратясь къ Вальтеру, гость, безъ всякаго предварительнаго введенія, сказалъ:
— Мн кажется, онъ могъ бы сдлать часы, если бы захотлъ?
— Непремнно, — подтвердилъ мальчикъ, — я не сомнваюсь въ этомъ, капитанъ Куттль.
— И какъ бы они пошли! — сказалъ гость, выводя своимъ крюкомъ воздушные фантастическіе зигзаги. — Чортъ побери! какъ бы они пошли!
Дв или три минуты капитанъ Куттль, казалось, былъ погруженъ въ созерцаніе своихь идеальныхъ часовъ, и смотрлъ неподвижно на мальчика, какъ-будто лицо его служило циферблатомъ.
— Да, онъ напичканъ познаніями, — продолжалъ капитанъ, указывая на инструменты. — Посмотри, чего тутъ нтъ? Земля, воздухъ, вода — все ему покорно. Хочешь подняться къ облакамъ на аэростат, спуститься на дно моря подъ водолазнымъ колоколомъ, — все къ твоимъ услугамъ! Задумай, пожалуй, достать и взвсить полярную звзду, онъ и тутъ къ твоимъ услугамъ!
Ясно, почтенный капитанъ питалъ глубокое уваженіе къ морскимъ инструментамъ, и его философія вовсе не знала или находила очень небольшое различіе между продажей и изобртеніемъ этихъ вещей.
— Ахъ, — сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ, — хорошо понимать эти штуки, хорошо и не понимать! Не знаю, что лучше. Пріятно сидть здсь и знать, что тебя могутъ взвсить, вымрить, намагнитизировать, наэлектризировать, на… и чортъ знаетъ, что еще, — и не понимать, какимъ образомъ!
Удивительная мадера, соединяясь съ благопріятнымъ случаемъ, развязала языкъ капитана, и онъ со славой произн. есъ эту назидательную рчь. Но, казалось, почтенный морякъ никакъ не могъ себ растолковать, какимъ образомъ высказалъ онъ то, что бродило y него въ голов цлые десятки лтъ, всякій разъ какъ по воскресеньямъ обдалъ онъ въ этой лавк. Онъ снова задумался и замолчалъ.