Домби и сын

Диккенс Чарльз

— Дядюшка, милый дядюшка! — проговорилъ онъ, наконецъ. — Не плачь, о, Бога ради, не плачь! успокойся! — м-ръ Брогли, что мн длать?

— Я бы совтовалъ вамъ, — сказалъ м-ръ Брогли, — пріискать какого-нибудь пріятеля и переговорить сь нимъ.

— Именно такъ! — вскричалъ Вальтеръ, ухватившись за эту мысль, какъ за послднюю надежду, — благодарю васъ, сэръ. Дядюшка, я сію минуту побгу къ капитану Куттлю и мигомъ ворочусь назадъ. A вы, г. маклеръ, поберегите старика, сдлайте милость; утшьте его, какъ можете. Не отчаивайся, дядюшка! Богъ дастъ, все сойдетъ съ рукъ.

Съ этими словами Вальтеръ, не слушая больше старика, опрометью бросился изъ комнаты и, забжавъ

на минуту въ контору извиниться, подъ предлогомъ внезапной дядиной болзни, помчался во всю прыть къ жилищу капитана Куттля.

Вс предметы въ глазахъ его приняли иной видъ, когда онъ бжалъ по шумнымъ улицамъ города. Телги, омнибусы, дороги, кареты, дилижансы, пшеходы, — все это двигалось, толкалось, шумло, какъ и всегда; но бда, обрушившаяся на деревяннаго мичмана, представляла эти предметы въ какомъ-то странномъ и новомъ свт. Дома и магазины были вовсе не то, что прежде, и Вальтеръ читалъ на стнахъ огромныя буквы маклерскаго документа. М-ръ Брогли угораздился со своимъ обвинительнымъ актомъ взгромоздиться на самыя церкви, потому-что главы ихъ поднимались къ облакамъ съ какимъ-то необыкновеннымъ видомъ. Самый горизонтъ удивительно измнился, не отъ облаковъ, разумется, a вслдствіе судебной описи имущества въ магазин мастера всхъ морскихъ инструментовъ.

Капитанъ Куттль жилъ на краю небольшого канала, подл индійскихъ доковъ, гд находился подъемный мостъ, открывавшійся по временамъ для проведенія кораблей и барокъ съ различнымъ грузомъ. Постепенный переходъ отъ земли къ вод, по мр приближенія къ резиденціи капитана Куттля, былъ довольно любопытенъ. Перспектива начиналась разноцвтными трактирными флагами, за которыми непосредственно слдовали платяныя лавки съ матросскими рубахами, куртками, шляпами, парусинными панталонами. Немного подальше выставлялись кузницы, гд неутомимый громадный молотокъ отъ утра до ночи колотилъ раскаленное желзо, выдлывая якоря и цпные канаты. Затмъ слдовалъ рядъ домовъ съ флюгеромъ надъ мачтами и вывсками, возвщавшими о продаж турецкихъ бобовъ, затмъ канавы, затмъ мельницы, затмъ опять канавы, a затмъ невообразимыя скопища грязной воды, запруженной кораблями. Потомъ въ воздух распространялось благоуханіе отъ сырыхъ щепокъ, и всякое торговое движеніе поглощалось мачтами, веслами, дланіемъ блоковъ, стройкою лодокъ. Потомъ, почва становилась болотистою и почти непроходимою. Потомъ, обоняніе уже исключительно наслаждалось запахомъ рому и сахару. Потомъ, прямо передъ вашими глазами, во всей красот открывалась резиденція капитана Куттля, вмст бельэтажъ и нижній этажъ.

Капитанъ принадлежалъ къ разряду тхъ вчнонеизмнныхъ, какъ-будто выстроганныхъ изъ дерева мужчинъ, которыхъ при самомъ пылкомъ воображеніи невозможно представлять себ отдльно безъ какой-нибудь частицы въ ихъ обыкновенномъ костюм. Когда Вальтеръ постучался y дверей, капитанъ выставилъ изъ окошка голову и закричалъ: "Здорово, любезный!". На немъ была вылощенная клеенчатая шляпа и всегдашній синій балахонъ, изъ подъ котораго, на подобіе паруса, выставлялись толстые высокіе воротники его рубашки. Все, какъ обыкновенно. Въ этомъ костюм Вальтеръ, между милліонами разнообразныхъ фигуръ, мигомъ различилъ бы капитана Куттля, какъ рдкую заморскую птицу, y которой всегда одинаковыя перья.

— Послушай-ка, Валли, — сказалъ капитанъ Куттль, — ты постучись еще, и погоди немножко. Сегодня, сегодня, видишь ты, моютъ блье. Стукни хорошенько.

И нетерпливый юноша стукнулъ такъ, какъ, вроятно, еще никто не стучался въ скромную дверь капитанской квартиры.

— Это уже черезчуръ! — сказалъ Куттль, и тотчасъ же спряталъ голову, какъ будто ожидалъ бури…

Ожиданіе

основательное. Черезъ минуту въ судорожномъ волненіи прибжала къ дверямъ степенная вдовица съ рукавами, засученными по плечи, вся въ мыльной пн и съ передникомъ, забрызганнымъ горячей водой. Не обращая вниманія на Вальтера, она оглядла сперва дверной молотокъ, и потомъ, осматривая юношу съ ногъ до головы, проговорила, что не надивится, какъ молотокъ еще цлъ.

— Капитанъ Куттль y себя, — сказалъ Вальтеръ съ примирительной улыбкой, — я его видлъ.

— Право? — возразила интересная вдовица, — вы его видли?

— Я даже говорилъ съ нимъ, — сказалъ Вальтеръ, торопясь объясненіемъ.

— Даже говорили съ нимъ — возразила вдовица. — Вотъ какъ! Потрудитесь же засвидтельствовать капитану почтеніе отъ м-съ Макъ Стингеръ и скажите, что если ему угодно разговаривать съ гостями изъ окошка, такъ я покорнйше прошу его впередъ самому отворять двери.

М-съ Макъ Стингеръ говорила громко и вслушивалась, не будетъ ли какихъ замчаній или возраженій изъ ближайшаго окна.

— Исполню ваше порученіе, — сказалъ Вальтеръ, — только благоволите впустить меня, сударыня.

Входъ былъ загороженъ деревяннымъ запоромъ, и Вальтеръ не осмливался перескочить, изъ опасенія еще боле раздосадовать степенную вдовушку.

— Если вы, сударь, осмлились разбивать дверь, — сказала м-съ Макъ Стингеръ гнвнымъ и пронзительнымъ тономъ, — вамъ ничего не стоитъ перепрыгнуть черезъ запоръ.

Вальтеръ принялъ эту выходку за позволеніе войти и немедленно перескочилъ. M-съ Макъ Стингеръ пришла въ величайшее негодованіе и разразилась страшнымъ вопросомъ: давно ли законы разршили оскорблять домъ свободной англичанки, и кто далъ позволеніе всякой сволочи врываться въ ея жилище? Но Вальтеръ уже не считалъ нужнымъ разршать эти недоумнія, и, пробираясь по лстниц черезъ искусственный, туманъ, образовавшійся отъ испареній щелоку и горячей воды, вбжалъ въ комнату капитана Куттля и нашелъ этого джентльмена въ засад передъ дверью.

— Никогда не былъ ей долженъ ни одной копейки, — проговорилъ тихонько капитанъ Куттль, — да еще сколько сдлалъ добра и ей и дтямъ! Лисица непутная!

— Я бы на вашемъ мст перемнилъ квартиру, — сказалъ Вальтеръ.

— Нельзя, нельзя, — возразилъ капитанъ, — она отыскала бы меня на дн океана. — Садись, Вальтеръ. Какъ поживаетъ Соломонъ?

Капитанъ, не снимая шляпы, принялся за свой обдъ, состоявшій изъ холодной баранины, бутылки портера и варенаго картофеля, который онъ обыкновенно приготовлялъ самъ на плит въ большой кастрюл, откуда, по мр надобности, вытаскивалъ, по одной штук. Передъ обдомъ онъ отвинчивалъ свой желзный крюкъ, и вмсто него придлывалъ къ черенку свой столовый ножикъ, которымъ теперь началъ лупить одну картофелину для Вальтера. Его комнаты, сильно пропитанныя табачнымъ запахомъ, были очень невелики, но довольно уютны, a порядокъ въ мебели былъ такого рода, какъ будто за полчаса передъ этимъ происходило землетрясеніе.

— Какъ поживаетъ Соломонъ? — снросилъ капитанъ.

При этомъ повторенномъ вопрос Вальтеръ живо представилъ цль своего посщенія и заплакалъ навзрыдъ.

— Ахъ, капитанъ Куттль! — сказалъ онъ, едва переводя духъ.

Никакое перо не опишетъ ужаснаго испуга Куттля. Онъ бросилъ картофель, вилку, — бросилъ бы, разумется ножикъ, если бы могъ, — и съ неописаннымъ испугомъ смотрлъ на молодого человка, какъ будто Вальтеръ принесъ ему всть о всеобщемъ разрушеніи Сити, какъ будто страшная бездна поглотила его стараго друга вмст съ кофейнымъ камзоломъ, свтлыми пуговицами, хронометромъ, очками, со всмъ магазиномъ.