Домик тетушки лжи
Шрифт:
– Ой! – взвизгнула я.
– Стоп! – заорал режиссер. – Что еще?
– Ничего, я испугалась.
– Ладно, не дрейфь, это хлопушка, – ответил Борис, – так будут делать перед каждой сценой. Ведь не больно совсем, а?
И они с оператором противно заржали. Через пять минут ситуация повторилась.
– «Отчий дом», дубль один, – возвестила Валечка.
Я ощерилась, появилась Ирка.
– Овсянка, мадам!
Стараясь не поперхнуться, я заглотила геркулес.
– Снято, – возвестил режиссер.
– Не пойдет, – сообщил оператор и загадочно
– Ну е-мое, – обозлился Борис, – ладно, еще разок.
– Опять! – в ужасе прошептала я, чувствуя, что сыта овсянкой на всю оставшуюся жизнь.
– Ладно, ладно, потом поспоришь, – заорал режиссер, – пошли!
Я вновь, давясь, проглотила содержимое тарелки.
– Не пойдет! – завопил Боря. – Где улыбка? И почему Ирка хихикает? Всех уволю, вон выгоню, прочь отправлю, идиоты! Не можете режиссерскую задачу реализовать, так и нечего на съемочную площадку лезть!
Я хотела было справедливо заметить, что совершенно не рвалась стать Шарон Стоун, разинула уже рот, но тут же его захлопнула. Каша плескалась в горле, и я побоялась, что сейчас выполню любимый трюк Хучика – тошнилки в столовой.
– Еще разок, – просвистел Борис, – аккуратно, четко, ну…
Говорят, если человека долго и упорно пытать, в какой-то момент он становится совершенно невосприимчив к боли. Организм, защищаясь, в отчаянии отключает все сигнальные системы. Вроде личность и жива, а рефлексы отсутствуют. Подобная штука приключилась со мной на шестом дубле. Кашу я проглотила играючи.
– Вот, – довольно сообщил Боря, – наконец. Всех дел-то было, чтобы геркулес скушать! Всем спасибо.
Я вырвалась из-за стола и осторожно пошла в холл. Овсянка колыхалась в носу, по-моему, она добралась до гайморовых пазух. Не в силах подняться на второй этаж, я доползла до гостевого туалета и склонилась над унитазом. Слов нет, чтобы описать мое самочувствие. Скажу только одно, если бедному Хучику каждый раз так плохо, то его никогда не нужно ругать за испорченный ковер.
Примерно через час ко мне в спальню влетела Зайка.
– Чего валяешься тут в одиночестве?! – закричала она. – Иди в столовую, поужинаем.
– Спасибо, не хочется.
– Хватит кривляться, – возмутилась Ольга, зажгла верхний свет, повернулась к шкафу, вытащила брюки, свитер, обернулась вновь ко мне и взвизгнула:
– Ой, мамочка!
– Что случилось?
– Ты в зеркало давно смотрелась?
– Ну, – задумалась я, – когда умывалась…
– И как?
– Нормально.
– Поди еще разок глянь!
Пришлось вылезать из-под уютного пледа и топать в ванную. Бесстрастное стекло отразило бледное лицо и всклокоченные волосы. Странного в этом ничего нет. Как правило, у меня лицо цвета снятого молока, а шевелюру просто невозможно пригладить, торчит как хочет. Удивляло другое. Лоб, щеки, нос, подбородок покрывало огромное количество красных пятен, уходивших вниз, на шею…
– Что с тобой?! – вопила Ольга.
Стоит ли упоминать, что голос у нее, как у профессиональной «говорящей головы», зычный… Вмиг прилетели все домашние, за
Дети мигом принялись высказывать версии.
– Комары покусали, – заявила Маня.
– В декабре? – фыркнул Кеша. – Ну, хорош будущий ветеринар!
– Я не по насекомым, – обиделась Маня.
– Оно и видно, – не сдавался Аркадий, – скорей всего это ветрянка.
– Нет, – покачал головой Борис, – у моего сына была эта зараза, не похоже, там внутри у каждой точки имеется такой пузырь, а здесь просто краснота…
Скажите, пожалуйста, у него, оказывается, имеется ребенок, и жена небось наличествует? А туда же, приставать к женщинам!
– Ерунда, – отмахнулась Зайка. – Может, клопы?
– Кто? – возмутилась Ирка. – Да как у тебя язык повернулся, я чищу матрасы каждый день, вы чего! Скорей уж блохи, Дарья Ивановна вечно Хуча к себе вместо грелки засовывает.
Теперь вознегодовала Маня:
– У Хуча, как, впрочем, и у всех наших животных, нет никаких паразитов. Как тебе, Ира, не стыдно!
– Не надо ссориться, – сказал Борис, – полно болячек, при которых тело покрывает сыпь: корь, скарлатина, псориаз, проказа, сифилис, СПИД…
– Ой, – сказала Ирка, – у меня там стиральная машина гоняет, пойду проверю!
– Хватит! – взвизгнула Ольга. – Пусть Дашка ложится в постель, все вниз, а ты, Аркадий, иди звони Оксане.
– Может, не надо? – пискнула я, почесываясь.
Красные пятна начали нестерпимо зудеть.
– Тебя никто не спрашивает, – отрезала Зайка и унеслась.
Где-то около полуночи в спальню вновь ворвалась толпа во главе с моей лучшей подругой Оксаной. Она работает хирургом, оперирует щитовидную железу, дружили мы столько лет, что и говорить нельзя, но все-таки стараемся выглядеть молодо.
Так уж повелось, что Ксюта лечит нас от всех болезней. Энергии у нее через край, заразительная улыбка всегда играет на губах, хотя, поверьте, живется ей совсем не весело. У Оксанки нет мужа, зато есть два сына, которых она подняла на ноги исключительно собственными усилиями, без бабушек, дедушек и нянюшек, три собаки и парочка кошек. Наши судьбы в чем-то схожи, только мне господь послал богатство, а Оксанке приходится много работать, чтобы прокормить свою ораву. Живет она в крохотной двухкомнатной «распашонке». Я давно хочу подарить ей квартиру с большой кухней, но боюсь. Ксюта очень гордая и ни за что не примет такого подарка, даже от меня.
– Ну, – радостно выкрикнула подруга, – какая ты хорошенькая!
Потом взгляд ее красивых голубых глаз переместился на моих домашних, и хирург категорично зая-вила:
– Давайте все отсюда! Нашли цирк! Аллергии никогда не видели?
Зайка, Кешка и Маня, никогда не слушающие меня, с Оксанкой спорить не решаются. Сделав разворот через правое плечо, они строем вышли за дверь. Маша все-таки не удержалась и пискнула:
– А отчего у нее аллергия?
– Сейчас произведу допрос и выясню, – пообещала Ксюта и захлопнула дверь.