Шрифт:
Татьяна Александрова
ДОМОВЁНОК КУЗЬКА
Однажды
Лохматик оказался домовёнком Кузькой, которому от роду было только семь веков, а для домовых — это как семь лет. И Наташе тоже исполнилось семь лет, и они с Кузькой сразу подружились.
А потом домовёнок и его волшебный сундучок рассказали девочке удивительную историю Кузькиных приключений.
Когда-то, давным-давно, много столетий назад, жил Кузька с другими домовятами — Афонькой, Адонькой, Сюром и Вуколочкой — в своей деревеньке. Но в один прекрасный день не послушались глупые домовята взрослых и стали играть с огнём. Случился большой пожар, и Кузька убежал от него в лес. В лесу он встретился с маленьким лешим Лешиком и его дедушкой Диадохом. И всё бы хорошо — да ведь только лешие в лесу живут, а домовой без дома, без печки просто не может. И вот решил Лешик отвести Кузьку к Бабе-Яге, у которой было целых два дома и целых две печки…
Дом для плохого настроения
Посреди поляны переступала с ноги на ногу избушка на курьих ножках, без окон, без трубы. У Кузьки в деревне были похожие избы, только не на курьих ножках. Там топили печки по-чёрному, дым выпускали через дверь и через узенькие оконца под крышей. У хозяев этаких домов глаза всегда были красные. И у домовых — тоже.
У избы Бабы-Яги крыша надвинута чуть не до порога. Перед избой на привязи у собачьей конуры сидел тощий серый кот. Кот не собака, гостей пугать — не его забота. Увидев Кузьку с Лешиком, он удалился в конуру и принялся мыть серой лапой серую мордочку — дело, достойное кота.
— Избушка, избушка! — позвал Лешик. — Стань к лесу задом, к нам передом!
Избушка стоит, как стояла. Вдруг из лесу, из-за оврага, прилетел дятел и застучал по крыше. Изба неохотно повернулась грязной трухлявой дверью. Друзья потянули за сучок, который был вместо ручки, вбежали внутрь. Дверь сзади так наподдала Кузьке, что он плюхнулся на пол, но не ушибся. Пол был мягкий от пыли.
— Сей же час подмету! — обрадовался домовёнок. — Вот и метла!
— Ох, не мети! Улетишь ты на этой метле неведомо куда. Яга то в ступе летает, то верхом на этой метле! — испугался Лешик.
Ну и дом! Пыль, паутина по всем углам. На печи драные подушки, одеяла — заплатка на заплатке. А мышей — видимо-невидимо!
Чугуны, горшки были такие грязные, закопчённые, что Кузька понял: домовых в этом доме нет. Ни один уважающий себя домовой такого безобразия не потерпит.
— Тут мыши вместо домовых, что ли? — сказал Кузька. — Беда хозяевам, у кого они домовые. Уж я-то наведу здесь порядок!
— Что ты, Кузя! — испугался Лешик. — Баба-Яга тебя за это съест. Тут у неё Дом для плохого настроения. Сердится она, когда нарушают её порядки или беспорядки.
— У-у-у! Лечу-у-у! — послышалось вдруг.
Дом заходил ходуном. Ухваты упали. Чугуны брякнули.
Мыши юркнули кто куда. Дверь настежь, и в избу влетела Баба-Яга. Ступу — к порогу, сама — на печь. Лешик едва успел спрятать Кузьку в большой чугун, накрыл сковородкой и сам уселся сверху.
— Незваные гости глодают кости, — ворчит Яга на Лешика. — А у меня и от гостей одни косточки остаются. Ну, чего пожаловал?
— Здравствуй, Бабушка-Яга! — поклонился Лешик, сидя на сковородке.
— Непрошеный гость, а ещё кланяется, вежливостью хвалится! — ворчит Баба-Яга. — А сам на чугуне расселся. Лавок тебе мало? Ещё и сковородку подложил. Для мягкости, что ли?
— Повидаться пришёл, — говорит Лешик. — Ты ведь мне бабушка, хотя и троюродная. Летаешь высоко, смотришь далеко. Кругом бывала, много видала.
— Где была, там меня уже нету, — перебила Баба-Яга. — Чего видала — не скажу.
— Я только в лесу бывал, деревья видал, — вздохнул Лешик. — А не попадалась ли тебе маленькая деревенька над небольшой речкой?
— Смотри сам не попадись мне на обед или на ужин! — ворчит Яга.
— Меня есть нельзя. За это тебе в лесу житья не будет, дедушка Диадох палкой наподдаст!
— Не бойся, не трону. Проку от тебя, от тощего комара! Не люблю я вас, леших, терплю только. В вашем лесу живу, куда деться?
— А домовых любишь? — спросил Лешик. — Маленьких домовят? Домовые ведь, как и ты, в дому живут.
— Неужто нет? — отвечает Баба-Яга. — Ещё как люблю! Толстенькие они, мяконькие, как ватрушки!
Кузька в чугуне испуганно потрогал себя и приуныл. Он был довольно упитанный.
— Бабушка-Яга! — испугался Лешик. — Домовые — тоже твоя родня. Разве родных можно есть?
— Неужто нет? — говорит Баба-Яга. — Поедом едят! Домовые мне кто? Седьмая вода на киселе. С киселём их и едят. — Яга свесилась с печи, в упор глядит на Лешика: — Погоди-ка! Бегает тут по лесу один лохматенький, на ногах корзинки, на рубахе картинки. Так где он, говоришь?
Тихо стало в доме, только мухи жужжат. И надо же! Одна мышь лучше места не нашла, чем в чугуне, рядом с домовёнком. Поначалу сидела смирно. А тут хвостом махнула, пыль подняла, — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кузька терпел, терпел — да так чихнул, что сковородка слетела с чугуна вместе с Лешиком. Баба-Яга как закричит страшным голосом:
— Кто в чугуне чихает?!
И тут громко постучали в стену. Друзья вон из дома; не помнят, как и выскочили. Первый же встречный куст загородил их ветками. Баба-Яга кричит с порога: «Улю-лю! Догоню! Поймаю!», принюхивается, озирается. Да разве сыщешь лешего в родном лесу! Одни поганки белеют на поляне да дятел стучит в стену дома.