Дон Жуан

Байрон Джордж Гордон

106

Она была не слабого десяткаИ к обморокам вовсе не склонна,Но в то мгновенье нервного припадкаВыказывала признаки она;Так ужаса мучительная схватка,Агонии холодная волнаСжимают наше сердце на мгновеньеВ минуты рокового потрясенья.

107

Как Пифия в пророческом бредуНа миг она застыла, вся во властиАгонии отчаянья, в чадуСмятения, неистовства и страсти.Как будто кони, потеряв узду,Ей сердце рвали яростно на части.И, задыхаясь, мертвенно — бледна,Вдруг опустила голову она.

108

Она поникла, странно молчалива,Как будто ослабевшая от ран;Ее власы, как тень плакучей ивы,Рассыпались на шелковый диван,Вздымалась грудь тревожно и тоскливо,Как возмущенный бурей океан;Натешившись, швыряет он усталоОдни обломки на песок и скалы.

109

Как я сказал, лицо ее закрылиРаспущенные волосы; рукаУпала на диван в немом бессилье,Безжизненна, прозрачна и тонка…Эх, трудно мне писать в подобном стиле;Поэт, а не художник я пока;Слова не то что краски: эти строкиЛишь контуры да слабые намеки!

110

Баба отлично знал, когда болтать,Когда держать язык свой за зубами.Надеялся он бурю переждать,Не соревнуясь с грозными волнами.Гюльбея встала и прошлась опятьПо комнате. Следя за ней глазами,Заметил он: гроза проходит, ноУтихомирить море мудрено.

111

Она остановилась, помолчала,Прошлась опять; тревожный нервный шагУскорила и снова задержала.Известно, что походка — верный знак;Не раз она людей изобличала.Саллюстий нам о Катилине такПисал: у темных демонов во властиИ в поступи являл он бури страсти.

112

Гюльбея к негру обратилась: «Раб!Вели их привести, да поскорее!»Султанши голос был немного слаб,Но понял бедный евнух, цепенея,Что никакая сила не могла бСпасти виновных. Он спросил Гюльбею,Кого к ее величеству тащить,Дабы ошибки вновь не совершить.

113

«Ты должен знать! — Гюльбея отвечала.Грузинку и любовника ее!Чтоб лодка у калитки ожидала…Ты понял приказание мое?»Но тут она невольно замолчалаСлова застряли в горле у нее;А он молился бороде пророка,Чтоб тот остановил десницу рока!

114

«Молчу и повинуюсь, — он сказал,Я, госпожа, не возражал ни разу,Всегда я неуклонно выполнялТвои — порой жестокие — приказы;Но не спеши; я часто наблюдал,Что, повинуясь гневу, можно сразуСебе же принести великий вред.Не об огласке говорю я, нет,

115

О том, что ты себя не пожалела!Губительна морская глубина,Уж не одно безжизненное телоУкрыла в темной пропасти она,Но извини, что я замечу смело:Ты в этого красавца влюблена…Его убить — нетрудное искусство,Но, извини, убьешь ли этим чувство?»

116

«Как смеешь ты о чувствах рассуждать,Гюльбея закричала. — Прочь, несчастный!»Красавицу не смея раздражать,Баба смекнул, что было бы опасноЕе приказу долго возражать;Оно еще к тому же и напрасно.Притом он был отнюдь не из таких,Что жертвуют собою для других.

117

И он пошел исполнить приказанье,Проклятья по-турецки бормоча,На женские причуды и желаньяИ на султаншу гневную ропща.Упрямые, капризные созданья!Как страстность их нелепо горяча!Благословлял он, видя беды эти,Что пребывает сам в нейтралитете.

118

Баба велел немедля передатьДвум согрешившим, чтоб они явились,Чтоб не забыли кудри расчесатьИ в лучшие шелка принарядились,Султанша, мол, желает их принятьИ расспросить, где жили, где родились.Встревожилась Дуду. Жуан притих,Но возражать не смел никто из них.

119

Не буду я мешать приготовленьюК приему высочайшему; возможно,Окажет им Гюльбея снисхожденье;Возможно, и казнит; неосторожноРешать: неуловимое движеньеПорой решает все, и очень сложноПредугадать, каким пойдет путемКаприза гневной женщины излом.

120

Главу седьмую нашего романаПора писать; пускаюсь в новый путь.Известно — на банкетах постоянноПорядок блюд варьируют чуть — чуть;Так пожелаем милому ЖуануСпастись от рыбьей пасти как-нибудь,А мы с моею музой в то времяДосуги посвятим военной теме.

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

1

О вы, любовь и слава! С давних порВы радостно витаете над нами.Так пламенно-блестящий метеорСлепит и жжет волшебными лучамиУгрюмый путь среди ледовых гор,А мы глядим на вас, но знаем сами,Что все равно в ночной последний часВ морозной мгле покинете вы нас…

2

Вот и мое капризное созданье,Игривое и странное на вид,Как яркое полярное сияньеВ холодном нашем климате горит.Конечно, все достойно порицанья,И не шутить, а плакать надлежит,Но и смеяться допустимо тожеВсе в нашей жизни на спектакль похоже!

3

Подумайте, они меня винятМеня, вот эти пишущего строки,Как будто я смеюсь над всем подряд,Хуля добро, превознося пороки!Мне очень злые вещи говорят(Вы знаете, как ближние жестоки),А я сказал лишь то, я убежден,Что Дант, Сервантес или Соломон,

4

Что Свифт, Ларошфуко, Макиавелли,Что Лютер, Фенелон или Платон,Ведь цену жизни все уразумели,И Уэсли, и Руссо, и Тиллотсон;Гроша она не стоит, в самом деле,Но я не Диоген и не Катон;Я знаю: мы живем и умираем,А что умней — ни вы, ни я не знаем.

5

Сократ сказал: «Я знаю лишь одноЧто ничего не знаю!» Сколь приятноТакое знанье! Делает оноИ мудрецов ослами, вероятно.А Ньютон заявил уже давно:«Вселенная для знаний — необъятна!Лишь камешки сбираем мы, друзья,На бреге океана Бытия!»