Донбасс
Шрифт:
— А Виктор — в артисты! — дал сдачи Андрей.
Все засмеялись, Светик — громче всех.
— Ну что ж, я и не скрываю, — с достоинством произнес Виктор. — Я, собственно, в киноартисты хотел, — сказал он, небрежно играя пустой рюмкой. — Призвание такое в душе чувствую. Да, — вздохнул он, — мечтали-то мы высоко, а угадали в шахтеры! Законурились! — с презрительным смехом закончил он.
— Что?! — тихо, каким-то свистящим шепотом спросил Прокоп Максимович. Его лицо вдруг покрылось бурыми пятнами. Он медленно поднялся со своего места — все сразу затихли, почуяв недоброе, — и вдруг с силой ударил кулаком по столу так, что все задребезжало.
— Вон! — взревел он, не помня себя. — Вон! Вон из моего дома! Вон!
— Что ты, что ты, Прокоп? Опомнись! — потянула его за рукав жена, но унять его было невозможно.
— Вон! — крикнул он еще раз. И Виктор послушно поднялся с места. Он еще сам не знал, что натворил, чем обидел хозяина, но уже готов был провалиться сквозь землю или бежать, бежать скорее… куда-нибудь. — Значит, высоко вы мечтали, а мы низко живем? — крикнул Прокоп Максимович. — Низкие мы, выходит, люди, в угле возимся?
— Сядь, Прокоп! — властно приказала мать, и он дернулся, но сел. — Что ж ты на дите кричишь? — спокойно сказала она. — Его учить надо.
— Да я… я и не хотел ничего… такого… — жалобно пробормотал Виктор, готовый заплакать.
— Ты, брат, не меня обидел! — сказал, уже успокаиваясь, Прокоп Максимович. — Ты вот кого обидел — шахтерскую нашу мать. Ты кто? Ты сам-то кто есть?
— Я… я никто еще… — пролепетал совсем уничтоженный Виктор.
— То-то что никто! — строго сказал мастер. — Никакого инструмента еще в руках не держал, никакого ремесла не знаешь. Куска хлеба и то, поди, самостоятельно еще не заработал. Отец твой кто?
— У него нет отца… — пришел на помощь другу Андрей. — Его отца белые зарубили. Он большевик был.
— А-а? — удивился Прокоп Максимович, будто у Виктора и не мог быть такой отец. — Ну, а дед твой кто?
— Я деда не знаю… — пробормотал Виктор и подумал с тоской: "Ох, убежать бы скорей от стыда!.."
— Вот! Своего роду-племени не знаешь! — довольно усмехнулся мастер. — Аристократ! Ну, а мы низкие, мы свой род хорошо помним. Дашка! — громко крикнул он через весь стол дочери.
— Ну, сейчас спектакль будет, — хихикнул Макар Васильевич, старичок с ежиком, и радостно потер ручки.
— Дашка!
— Я тут, папа, — отозвалась Светик.
"Значит, ее Дашей зовут", — подумал Андрей.
— Кто твой отец, Даша? — строго, словно на экзамене, спросил Прокоп Максимович.
— Мой отец есть потомственный шахтер-забойщик, — звонко, как молитву, отбарабанила Даша.
— Так. А дядья твои кто?
— И дядья мои чистых кровей шахтеры.
— Ну, а дед твой кто был?
— И мой дед был шахтер. Погиб при взрыве газа.
— Царство ему небесное, — вздохнула жена Прохора, — хороший был человек.
Но Евдокия Петровна сидела как каменная. Так она, говорят, и смерть мужа встретила, не заплакала.
— Ну, а прадед твой кто же был? — вскричал Прокоп Максимович. — Мой, значит, дед?
— Прадед тоже был шахтер.
— Верно! — закричал хозяин. — Он сюда пришел — тут голая степь была, волки бегали… Трехаршинный был мужик, волка руками душил… А прапрадед твой, Даша, берет свой корень из крестьян Орловской губернии Мценского уезда… Но ту родословную я не считаю! — махнул он рукой. — То — крестьянство, то — другой счет! Вот, — торжествующе посмотрел он на Виктора, — вот мы какого роду-племени. Мы хоть не аристократы, а свой корень помним! Нами эти шахты пробиты, мы этой степи жизнь дали — наша фамилия! Вот как!
— Да и наша фамилия… тоже… не первый тут день! — проворчал задетый Макар Васильевич. — Чай, тридцатый номер мой-то дед вместе с твоим проходили…
— А я, папаша, и не спорю! — согласился хозяин. — В одной они артели были. Небось, через стряпуху мы с вами давно родственники!
— Кабы была на земле справедливость, — сказал Прохор, играя усами, — так не по хозяйским дочкам шахты бы назывались Мариями да Альбертинами, а по именам шахтеров, кто те шахты проходил. Хоть по твоему деду, Прокоп Максимович…
— И назовут! И назовут! — убежденно закричал мастер. — В ЦИК указ сделает — и назовут! Мы хоть и низкие, по-твоему, люди, — обратился он опять к Виктору, тот даже на стуле заерзал, — а и большие люди к нам свое ухо преклоняют, прислушиваются… Да вот! — вспомнил он. — Жена! А кто это у нас недавно в гостях был? Еще на том месте сидел, где я сейчас сижу?
— Да будет тебе, хвастун! — смеясь, отмахнулась от него Настасья Макаровна.
— Нет, ты скажи, кто?
— Вячеслав Михайлович Молотов был, — трудно выпалил сын хозяина. И смутился.
— Большие люди часто у нас бывают, обижаться не можем! — сказал кум Прохор.
Макар Васильевич вдруг залился тихим, радостным смехом.
— Ты чего? — удивился Прохор.
— Нет, пускай он… Прокоп-то… — сквозь смех еле выдавил Макар Васильевич, — пусть расскажет… как это он одному большому человеку… спектакль сделал.
— Что-то не помню я… — смутился хозяин.
— Как не помнишь? Вся шахта помнит. Приехал как-то к нам на "Крутую Марию" большой человек, — обратился Макар Васильевич уже прямо к мальчикам. — Ну, и с места в карьер — в шахту.
— А, вот ты про что! — покрутил головою Прокоп Максимович и усмехнулся.
— Да-а… И как раз к Прокопу в забой. Ну, в шахте не видно, какой человек, тем более он в спецовке, но слух-то уж по всем лавам прошел, у нас это быстро! Да и сразу видать — не здешний человек, большой. Ты ведь знал это, доподлинно знал? — спросил он хозяина.
— Ну, знал! Что ж с того! — засмеялся тот.
— Ну, вот! Сидят они, значит, в забое, беседуют. То да сё, да как добыча, да почему механизации мало. Ну, так часа полтора побеседовали. Стали прощаться, а Прокоп и скажи: "Вот, — говорит, — товарищ, мы с вами полтора часа пробеседовали, а я тем временем угля-то не рубал. Так как же мне теперь с нормой? Я свою норму отродясь выполняю". — "А я, — говорит большой человек и смеется, — я скажу, чтоб учли, что беседовали мы". — "А вы, — говорит Прокоп, — кто будете?" — "А я, — говорит, — буду народный комиссар". И фамилию называет. "А! — спокойненько говорит наш Прокоп. — Очень приятно! А я буду забойщик Лесняк Прокоп Максимович. Будем знакомы!" — и ручку ему. Так друг дружке руки-то пожали, будто большими приятелями сделались…