Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта
Шрифт:
Накануне областной исполком Советов также принял эсеровскую резолюцию, которая гласила: «Отвергая необходимость формального заключения мира на германских условиях, Исполком призывает к наивысшему напряжению революционной энергии, к сплочению и организации всех революционных сил вокруг Советов, для защиты революции от контрреволюционных покушений отечественной буржуазии и для отражения наступления германских милитаристов на цитадель международной социальной революции — революционную Россию» [748] .
748
Земля и Воля, 24 февраля 1918 г.
В последние дни февраля большевистский
Позицию «реалистов» на этом собрании представлял лишь Ворошилов, заявивший: «Мы все за революционную войну, но в данный момент мы не в состоянии воевать, у нас для этого нет никаких средств, никаких возможностей, мы должны заключить этот не «похабный», а несчастный мир. Но мы не отказываемся от революционной войны, мы только ее откладываем до тех пор, пока мы оправимся». Как признался журналист большевистской газеты, эта точка зрения «встретила мало сочувствия» у большевиков. «Донецкий пролетарий» писал: «Ораторов с трудом слушают, перебивают негодующими возгласами с мест».
По предложению Оболенского большевики ДКР в час ночи приняли резолюцию, в которой вообще взяли на себя ответственность за организацию сопротивлению немцам (а стало быть, и Брестскому миру) в рамках всей России: «Соединенное заседание… приступает немедленно к организации всероссийского пролетарского восстания против капитализма германского, российского, организует партизанские отряды для борьбы с германскими ударниками и приступает к решительным мерам социалистического характера». Чувствуется масштаб Оболенского, мыслящего глобальными категориями!
«Настроение поднялось, — сообщал «Донецкий пролетарий». — Мы знаем, что делать, мы смело смотрим вперед, мы не сдаемся, мы идем в бой с верой в наше правое дело, с надеждой на торжество и победу нашей светлой идеи свободы, равенства и братства. Смерть не страшна! Будь что будет». Стоит подчеркнуть еще раз, это «романтическое» постановление было принято в отсутствие Артема [749] .
В его же отсутствие областной комитет ДКР под председательством Васильченко принял резолюцию такого содержания: «Принятие условий мира германского правительства не на словах, а на деле означало бы самоубийство революционной демократии России, означало бы гибель социальной революции… Областной комитет признает необходимым заключение мира на условиях Германского правительства отвергнуть, если он уже заключен — расторгнуть и провозгласить священную партизанскую войну. Социалистическая Россия против международного империализма!» Этот текст был предложен именно большевиками, представленными в руководстве ДКР, и принят большинством в четыре голоса. Причем и меньшевики, и эсеры, входившие в состав обкома, представили свои проекты резолюций, также осуждавшие мир с немцами. Стоит отметить, что обком ДКР принимал решения от имени «социалистической России», а не каких — то иных государств [750] .
749
Донецкий пролетарий, 1 марта 1918 г.
750
Земля и Воля, 3 марта 1918 г.
То есть консенсус основных политических сил региона по отношению к готовящемуся Брестскому миру по состоянию на начало марта 1918 года был фактически полным. Вплоть до VII съезда РКП(б) такие резолюции принимались повсеместно в различных районах Донецкой республики. К примеру, полностью на сторону противников Брестского мира стала Горловского — Щериновская большевистская организация, выступившая с соответствующей резолюцией [751] .
При этом, признавая наличие серьезных расхождений во взглядах на этот вопрос в столице, руководство харьковских большевиков выражало полную готовность подчиниться решениям готовившихся партийного съезда и IV Всероссийского съезда Советов. «Каково бы ни было решение этого съезда, — писал «Донецкий пролетарий» накануне съезда Советов, — безусловно все большевистские организации, несмотря на существующие разногласия по этому вопросу, не создадут раскол на этой почве, а будут действовать в согласии
751
Астахова, стр. 123.
752
Донецкий пролетарий, 7 марта 1918 г.; Известия Юга, 9 марта 1918 г.
На означенных же съездах развернулась нешуточная борьба по вопросу о войне и мире, в принципе подробно (хоть и однобоко) описанная в советской исторической литературе. Немалую роль в этой борьбе сыграл и глава правительства ДКР Артем.
Елизавета Репельская, боевая подруга и будущая жена Артема, которую он взял с собой в Петроград, позже вспоминала: «Сразу же после приезда к нам в номер зашли некоторые товарищи из «левых», предложившие Артему подписать материал, требующий отказа от грабительского Брестского мира. Но, вежливо извинившись, Артем выпроводил их и сразу же уехал в редакцию «Правды». Здесь мы всю ночь накануне съезда помогали Марии Ильиничне Ульяновой готовить очередной номер ленинской газеты, призывающий к немедленной ратификации договора с Германией» [753] .
753
Астахова, стр. 129–130.
Как бы ни обрабатывали Артема, на партийном съезде 6 марта 1918 г. он в итоге полностью встал на сторону Ленина, выступив с эмоциональной речью, на которую пришлось обратить внимание всем последующим ораторам — все — таки глава ДКР непосредственно представлял регион России, судьбу которого обсуждавшийся Брестский мир подвесил на волосок и потерей которого пугали на протяжении всего съезда противники ратификации договора. Именно поэтому его мнение и пытались использовать «левые коммунисты», выступавшие против договора.
Артем заявил: «Нам говорят, что положение наше ужасно, что хозяйственная разруха невероятна, что у нас отнимают Донецкий бассейн с углем, Украину с хлебом [он постоянно подчеркивал, что речь идет о разных административных единицах. — Авт.]. Если мы объявим сейчас войну, мы их не получим; наоборот, как раз потеряем. Я, как один из представителей Донецкого бассейна, скажу, что если Петроград и Москва объявят войну, то прежде всего заберут нашу Красную гвардию, то, что у нас есть, с чем мы можем воевать с Петлюрой, чем мы били на другой стороне Каледина. Заберут ее сюда — отстаивать Петроград, а что останется нам? Мы потеряем революционные и промышленные центры. Товарищи, сторонники революционной войны, должны понять, что мы начнем войну в условиях продолжительной хозяйственной разрухи, когда она уже почти убила Донецкий бассейн, когда наши лучшие рабочие ушли оттуда воевать… Если нам предлагают в качестве выхода из хозяйственной разрухи войну с Германией и надеются этим спасти Донецкий бассейн, то я думаю, товарищи, что таким образом подходят к вопросу совсем не с той стороны. Объявление войны Германии — а ничего другого, кроме объявления войны, нам не остается, если мы откажемся ратифицировать договор, — означает только одно, что мы, пытаясь спасти положение, делаем его еще хуже, мы удесятеряем разруху… Нам говорят, что если мы сейчас при условиях, в которых мы находимся, ратифицируем мир, то это будет предательством по отношению к рабочим Латвии, Украины и др., но я вас спрашиваю: разве, если мы сейчас объявим войну, они будут в лучшем положении?» [754] .
754
Седьмой экстренный съезд РКП(б), стр. 86–87.
Надо учесть, что эта речь произносилась в момент, когда немцы уже заняли Киев и фактически всю территорию Украины (в понимании этого термина лидерами ДКР, разумеется). Намерения немцев относительно того, наступать им на Донецкую республику или нет, были до конца неясны никому (как мы увидим, и самим немцам), хотя большинство понимало, что лидеры УНР будут настаивать на принадлежности этих земель Украине, а стало быть, у Германии будет значительное искушение взять под контроль промышленные районы Донбасса. Харьков в этот момент уже был объявлен на военном положении, мобилизация шла полным ходом, и, собственно, через неделю после этой речи войска Донецкой республики вступили в первые бои с оккупантами. Однако, как ни старался российский наркомат иностранных дел получить от немцев разъяснения по поводу их намерений, четких ответов получено не было. До последнего момента и в Харькове, и в Москве, куда в эти дни перебиралось правительство России, все — таки надеялись на то, что германская армия остановится на границах ДКР.