Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. ?.)
Шрифт:
Деморализация народа происходила систематически, она шла от верхов к низам. Действительно, в Древнем Риме были и достойные императоры, энергичные и справедливые. Среди них выделяются Траян, Антонин Пий и Марк Аврелий. Все чтят их память. Но лучшее, что они могли сделать, — это приостановить процесс морального разложения и еще какое–то время скрывать язвы общества. Исцелить же их было невозможно. Большинство императоров были грубыми военными деспотами, некоторые — настоящими злобными чудовищами. Вряд ли в мировой истории есть период, когда трон осквернялся столькими отвратительными пороками, как во времена от Тиберия до Домициана и от Коммода до Галерия. «Императорские хроники, — говорит Гиббон, — дают нам впечатляющую и разнообразную картину человеческой природы, которую вряд ли можно найти в эклектичных и переменчивых характерах современной истории. Порок и добродетель проявляются в поведении этих монархов в высшей степени — самое превосходнейшее совершенство и самое презренное вырождение рода человеческого» [601] . «Вероятно, никогда, — утверждает каноник Фаррар, — ни в каком веке и месте не существовало худшей скверны, которая проявлялась бы с самым бесстыдным нахальством, чем в городе Риме в правление кесарей» [602] . И действительно, в сравнение не идет ничто, за исключением, пожалуй, печально известного
601
Decline and Fall,ch. III.
602
Seekers after God,p. 37.
Языческие историки Рима запечатлели в своих трудах и обессмертили пороки и преступления кесарей: мизантропию, жестокость и похотливость Тиберия; яростное безумие Гая Калигулы, который пытал, обезглавливал или распиливал на части людей ради собственного развлечения, всерьез думал о том, чтобы перебить весь сенат, возвел своего коня в чин консула и сан жреца и залезал под кровать во время грозы; безграничную подлость Нерона, «изобретателя преступлений», который отравил или убил своих прецепторов Бурра и Сенеку, своего сводного брата и зятя Британника, свою мать Агриппину, свою жену Октавию, свою любовницу Поппею, который по чистой прихоти запалил Рим и сжигал невинных христиан, освещая ими, как факелами, свои сады, на колеснице проезжая посреди адского зрелища; свинское обжорство Вителлия, который потратил на еду миллионы; утонченную злобность Домициана, который, подобный скорее коту, чем тигру, получал больше всего удовольствия от мучений умирающих и от ловли мух; бесстыдные пиры Коммода с сотнями наложниц и его жестокую страсть к уничтожению людей и зверей на арене; безумную подлость Элагабала, который возвышал людей самого низкого положения до высших должностей, одевался в женскую одежду, вступил в брак с таким же распущенным молодым человеком, как и сам, короче, извратил все законы природы и достоинства, пока наконец не был убит солдатами по приказу его матери и брошен в грязный Тибр. И, в довершение всего, эти нечестивые и грешные чудовища–императоры после смерти формальным указом сената причислялись к богам, в их память устраивали праздники, строили храмы, учреждались жреческие коллегии! Император, по выражению Гиббона, был «жрецом, атеистом и богом» одновременно. Некоторые исследователи добавляют к этому списку звание актера–любителя и сценического гладиатора. Домициан еще при жизни имел обыкновение требовать, чтобы его называли Dominus et Deus noster,целые стада животных приносились в жертву его золотым и серебряным статуям. Невозможно вообразить большего общественного и официальной издевательства над всяческой религией.
Жены и любовницы императоров вели себя не лучше. Они пировали в роскоши и пороке, ездили по улицам на колесницах, в которые были запряжены подкованные серебром мулы, тратили состояния мужей на мрачные преступления и в конце концов разделяли их трагическую судьбу. Мессалина, жена Клавдия, была убита по приказу мужа во время оргии с одним из ее фаворитов; младшая Агриппина, мать Нерона, отравившая своего мужа, была убита собственным сыном, который в равной мере был жесток и к своим женам; одну из них он забил до смерти, в то время как она была беременна. Эти чудовищные женщины тоже обожествлялись и возвышались до положения Юноны или Венеры.
Из верхов безнравственность распространялась в народные массы, которые в то время не желали ничего, кроме рапет et circenses [603] ,и, наслаждаясь ими, с вялым любопытством и интересом взирали на самые ужасные пороки своих господ.
Неудивительно, что Тацит, который с выразительной красноречивостью и древнеримской строгостью обличает чудовищное поведение Нерона и других императоров, обрекая их на вечный позор, не мог найти проблеска надежды нигде, разве что, может быть, среди германских варваров, и предвидел устрашающее мщение богов и даже скорое уничтожение империи. Конечно, ничто не могло спасти ее от окончательной погибели, приближение которой предвещали всё усиливающиеся несчастья — войны, восстания, наводнения, землетрясения, эпидемии, голод, вторжения варваров и прочие пророческие бедствия. Пример Древнего Рима, медленно, но верно приходившего в упадок, учит нас «печальной морали всех человеческих сказок; прошлое повторяется; сначала свобода, потом слава — потом все ухудшается, и наконец мы наблюдаем богатство, порок, разврат и варварство».
603
Хлеба и зрелищ. — Прим. изд.
§90. Мораль стоиков
Ed. Zeller: The Stoics, Epicureans, and Sceptics. Translated from the German by 0. J. Reichel.London (Longman, Green & Co.), 1870. В гл. x–xii говорится об этике и религии стоиков.
P. W. Farrar (каноник Вестминстера): Seekers after God.London (Macmillan & Co.), 1 sted. n.d. (1869), новое изд. 1877 (Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий, 336 стр.).
См. также очерки Seneca and Paul,Fleury, Aubertin, Baur, Lightfoot и Reuss (цитируются в т. I, 283).
Давайте теперь обратим внимание на лучшую сторону языческой морали, явленную в учении и примере Эпиктета, Марка Аврелия и Плутарха — трех чистых и благородных личностей. Первый был рабом, второй — императором, третий — писателем. Двое из них — стоики, третий — платоник. Приятно наблюдать несколько зеленых ростков среди моральной пустыни языческого Рима. Мы можем объяснить их добродетельность умением руководствоваться совестью (добрый демон Сократа), независимым воздействием Божьего Духа или косвенным влиянием христианства, которое уже начало создавать определенную моральную атмосферу за пределами видимой церкви, наделяя законы неизвестным ранее духом гуманности и справедливости, — или же всеми тремя причинами сразу. Нет сомнений в том, что во II веке уже существовало моральное течение неосознанного христианства, которое слилось с более сильным религиозным течением церкви и облегчило ее конечную победу.
Примечательно, что последними и величайшими учителями природной добродетели в Древнем Риме были два человека, являвшиеся представителями противоположных слоев общества, низшего и высшего. Они сияют, как одинокие звезды, в полночной тьме преобладающего греха. Раб Эпиктет и коронованный правитель империи Марк Аврелий — чистейшие из языческих моралистов, наилучшие из «свидетелей того, что христианство — природное свойство души».
Оба они принадлежали к школе Зенона.
Стоическая философия родилась в Греции, но достигла зрелости в Риме. Она была словно специально создана для сурового, степенного,
604
Zeller, l.с, p. 37: «Почти все самые выдающиеся стоики дохристианской эпохи родились в Малой Азии, Сирии и на островах Восточного архипелага. Их преемниками были римские стоики, среди которых фригиец Эпиктет занимает заметное место; но собственно Греция представлена лицами, которые отличались в лучшем случае третьеразрядными способностями».
605
Нибур говорит о Сенеке: «Он действовал на основании принципа, что ему позволено пренебрегать законами морали, установленными им для других». Маколей: «Делом философа было восхвалять бедность, зарабатывая два миллиона ростовщичеством, сочинять эпиграммы о вреде роскоши в садах, которым завидовали монархи, проповедовать свободу, подлизываясь к высокомерному и изнеженному вольноотпущенному тирана, прославлять божественную красоту добродетели тем же пером, которое перед этим писало в защиту убийства матери сыном». Фаррар (l.с, р. 161): «В жизни Сенеки, как и в жизни многих людей, называющих себя христианами, мы видим, что невозможно быть и мирским, и праведным одновременно. Он потерпел неудачу, так как тщетно пытался сочетать в себе два противоположных характера: стоика и придворного… В нем мы наблюдаем самое великолепное благородство бедности в сочетании с самой сомнительной алчностью в погоне за богатством». По поводу сходства учений Сенеки с Писанием см. Farrar, ch. XV, 174–185. Самые поразительные отрывки таковы: «В нас пребывает священный дух, наблюдающий за всем, что в нас есть злого и доброго… нет доброго человека без Бога». Ер. ad Lucil.41. См. также 1 Кор. 3:16. «Нет среди нас никого непогрешимого… ни один человек не может оправдать себя». De IraI. 14; II. 27. См. 1 Ин. 1:8. «Богатства… величайший источник проблем человечества». De Tranqu. An.8. См. 1 Тим. 6:10. «Ты должен жить для другого, если хочешь жить для себя». Ер.48. См. Рим. 12:10. «Пусть тот, кто сделал доброе дело, придержит свой язык». De Benef. II. 11. См. Мф. 6:3.
Стоицизм из всех древних философских систем одновременно и ближе всего к христианству, и дальше всего от него: ближе всего в том, что касается чистоты его принципов и добродетелей простоты, равенства, владения собой и подчинения премудрому Провидению; дальше всего в том, что касается его духа гордости, упования на себя, высокомерного презрения и холодного равнодушия. Гордость — основа стоической добродетели, в то время как основа христианской святости — кротость; первая вдохновлена эготизмом, вторая — любовью к Богу и человеку; стоик не ощущает потребности в Спасителе и спокойно прибегает к самоубийству, если в доме пожар; жизнь же христианина начинается с ощущения греха и заканчивается победой над смертью; самоотречение стоика — это бесчувственная апатия, подчинение железной необходимости судьбы; самоотречение христианина — радостное подчинение воле премудрого и всемилостивого Отца небесного; стоик–мудрец похож на холодную неподвижную статую, святой христианин — это живое тело, от души сопереживающее всем радостям и печалям своих собратьев. Стоицизм — это в лучшем случае философия для немногих, в то время как христианство — религия для всех.
§91. Эпиктет
Epicteti. Dissertationum ab Arriano digestarum Libri IV. Euiusdem Enchiridion et ex deperditis Sermonibus Fragmenta… recensuit…Joh. Schweigh"auser. Lips. 1799, 1800. 5 vols. Греческий текст с переводом на латынь и примечаниями.
The Works of Epictetus. Consisting of his Discourses, in four books, the Enchiridion, and Fragments. A translation from the Greek, based on that of Mrs. Elizabeth Carter, byThomas Wentworth Higginson. Boston (Little, Brown & Co.) 1866. Четвертое издание перевода миссис Картер вышло в 1807 г., со вступлением и примечаниями.
The Discourses of Epictetus, with the Enchiridion and Fragments. Translated, with Notes,etc., byGeorge Long. London (George Bell & Sons) 1877.
Существуют и другие переводы на английский, а также немецкий и французский языки.
Эпиктет родился в первой половине I века в Иераполе, во Фригии, в нескольких километрах от Колосс и Лаодикии, хорошо нам известных из апостольской истории. Он был соотечественником и современником Епафраса, ученика Павла и основателя христианских церквей в данной провинции [606] . Возможно, он был даже знаком с ним, если не с самим Павлом. Он прибыл в Рим в качестве раба вместе со своим хозяином Епафродитом, распутным вольноотпущенником и фаворитом Нерона (которому он помог совершить самоубийство), а потом был освобожден. Он поднялся над своим положением. «Свобода и рабство, — говорит он в одном из Фрагментов, — это только имена добродетели и порока, и оба они зависят от воли. Человек не раб, если воля его свободна». Он хромал на одну ногу и был слаб здоровьем. Хромота его, если верить рассказу Оригена, была следствием дурного обращения, которое он героически сносил. Когда хозяин начал мучить его, он спокойно сказал: «Вы сломаете мне ногу», а когда нога была сломана, добавил: «Разве я вам не говорил?» Это напоминает нам о Сократе, который, как сообщается, ответил Ксантиппу, бранившему его и облившему его водой, сдержанным замечанием: «За громом следует дождь». Эпиктет слушал лекции Мусония Руфа, выдающегося учителя стоической философии при Нероне и Веспасиане, и сам начал учить. Домициан выслал его из Рима вместе с остальными философами (до 90 г. по P. X.). Остаток жизни он провел в Никополе, в Южном Эпире, недалеко от места битвы при Акции. Там он собрал вокруг себя большое количество учеников, старых и молодых, богатых и бедных, и наставлял их, подобно второму Сократу, посредством предписаний и личного примера в залах и общественных местах. Говорят, что император Адриан приглашал его обратно в Рим (117), но он не вернулся. Дата его смерти неизвестна.
606
Кол. 1:7; 4:12,13.