Донор
Шрифт:
– Пойми, когда султан посылает корабль в Египет за благовониями, ему плевать, хорошо или худо живется корабельным крысам?
– Б-браво, Босс!
Глава 4. Первый опыт навигации
Пересаживаясь поздним вечером на троллейбус, идущий к дому, БД увидел группу людей, безжалостно избивавших ногами прохожего. Человек не реагировал на удары и молча сидел, привалившись спиной к урне.
Что вы д-делаете, мальчики?
– Спросил БД, подходя.
Те будто ждали и, прекратив избиение, уставились на него.
– Че те, хмырь?
– Спросил один, внимательно разглядывая БД.
– Вы убьете его, если не остановитесь.
–
– БД повернулся, отыскивая взглядом говорившего грузина, но тот спрятался за спины.
Было темно, несколько женщин и мужчин, стоявших на остановке, с любопытством наблюдали за происходящим.
– Я врач. Позвольте посмотрю его, - миролюбиво сказал БД и, протиснувшись, подошел к сидящему. Парень был пьян, но ничего серьезного с ним, похоже, не было.
– Если с-сейчас не вызвать "скорую п-помощь", он умрет и у вас будут неприятности с полицией.
– БД почувствовал, как парни напряглись.
– Не надо было про полицию, - с запоздалым сожалением подумал он.
– Дай этому козлу, Витюн!
– Сказал один из них, и БД в отчаянии повернулся к нему, демонстративно подставляя лицо под удар. Он успел, однако, заметить высокого пожилого мужчину в приличном пальто, темных очках и темной шерстяной шапочке на голове, неприятно контрастирующей с интеллигентным лицом
– Ладно! Поехали!
– Решили вдруг они и пошли к машине.
БД вздохнул, подошел к избитому, который успел сползти на землю и теперь лежал на боку, подтянув колени к подбородку. Он помог ему подняться, и спросил, не очень рассчитывая на ответ:
– Доберетесь домой?
– Доберусь, - внятно ответил парень и растаял в темноте...
БД отправился на троллейбус.
Через несколько остановок в пустой салон заскочил один из тех парней:
– Как твоя кликуха, доктор? Счас выйдем на остановке, поговорить надо.
– Н-не собираюсь. Выкладывайте прямо здесь.
– БД трясло, будто в руки ему дали отбойный молоток.
Троллейбус остановился. Двери шумно отворились, и парень потянул за рукав:
– Пошли!
"Если остальные едут следом, мне конец", - подумал БД и внезапно, без замаха коротко ударил парня твердым носком башмака в нижнюю треть голени, стараясь попасть в кость. Он знал, что сила удара не играет большой роли, главное резкость и точность. Надкостница здесь очень болезненна, потому что защищена лишь тонким слоем кожи, и образующаяся поднадкостничная (так?) гематома вызывает нестерпимую боль. Парень дико заорал и согнулся. Не ожидая, пока тот созреет для ответных действий, он ударил ногой в пах.
– С гематомой мошонки он будет спокойнее, - размышлял БД, втаскивая парня на сиденье. Пьяный пассажир услужливо помогал, заглядывая в глаза:
– Ну ты даешь, мужик! Не забздел... Молоток.
– С-спасибо! Приглядите за ним. Я выхожу сейчас.
– БД вышел из троллейбуса и быстрыми шагами направился к дому.
Когда он понял, что в большом темном "Ford Taurus", который только что миновал, сидят те самые парни, бежать было поздно.
– Где Витюн, падла?
– Донеслось до него через приспущенное окно. БД приостановился, будто решил принять участие в дискуссии о судьбе неизвестного Витюна, но, опомнившись, опять зашагал дальше. Он прошел метров сто, все больше умирая от страха, когда его нагнал автомобиль.
– Садыс машина, генацвалэ! Падвизем!
– Голос с грузинским акцентом, ударявший по всем гласным, был на удивление
БД продолжал идти по тротуару, не реагируя. "Форд" медленно двигался следом. Так вместе они продвинулись еще метров на сто, а потом, резко заурчав двигателем, машина перегородила дорогу. Он обреченно остановился, готовясь наделать в штаны и понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное.
Ему показалось, что подобное с ним уже было. Память молниеносно перелистывала страницы, пока не остановилась на нужной, и он увидел себя семнадцатилетним студентом-первокурсником, покорно стоящим на Лиговском проспекте перед группой неизвестно откуда появившихся людей.
Конец пятидесятых. Осень. Четыре утра. Мелкий противный ленинградский дождь. Я возвращался после ночного концерта в Смольнинском педагогическом институте, где мы играли впятером: барабаны, фортепиано, контрабас, тромбон и саксофон. Студенты-лабухи впервые взяли меня с собой на ночной концерт, и я лез из кожи, чтобы закрепиться в бэнде, дуя в старенький циммермановский тенор-саксофон, сделанный еще до революции и попавший неизвестно какими путями в институтский профком.
Все музыканты, за исключением тромбониста, выгнанного за пьянство из профессионального оркестра, учились вместе со мной на старших курсах в Первом медицинском. Меня не слишком интересовали деньги, но возможность играть с хорошими музыкантами, импровизируя перед восхищенной публикой чужого, почти целиком женского института доставляла мне наслаждение. Я готов был дуть в саксофон часами. Наступали мгновения, когда все мы становились одним существом, свободным, немного анархичным, прекрасным и бесконечным, как сам джаз... В такие минуты наши поношенные профкомовские инструменты воспроизводили что-то большее, чем мелодия: технически немыслимое по сложности, необычное и невероятное по тембру, что на студенческих концертах в "большой аудитории" Первого Меда извлечь из наших дудок было бы невозможно. Это называлось играть между нот...
– Здорово, фраерок!
– Мирно сказал один из них.
– Куда канаешь так поздно?
– Я с-с-с-студент, - с трудом выговорил я.
– Иг-г-грал в бэнде в С-смольном ин-нституте. В п-п-ервый р-раз.
Мне тогда почему-то казалось, что если в первый раз, то тогда не так страшно или не так больно.
– Башли есть?
– Есть!
– Выдавил я из себя и полез в карман за деньгами.
Мне вдруг до смерти захотелось рассказать этим совершенно чужим людям с Лиговке о себе. О том, как прекрасно я играл сегодня в Смольном, как буду играть в следующую пятницу, какой я умный, добрый и хороший, как замечательно умею шутить и что весь институт от этого фигеет и повторяет мои хохмы. Я твердо верил, что, выложив им все эти обстоятельства, непременно спасу себя, потому что знал: если они заберут у меня деньги и саксофон, то непременно убьют, чтобы скрыть следы.
– А это че у тебя под мышкой, чувак?
Я принялся судорожно развязывать неподдающиеся тесемки мешка.
– Не дыбай шнифтами! Дай сюда!
– Парень вырвал мешок и, покопавшись в карманах брюк, достал финку. Я понял, что теряю сознание, и хотел заорать на всю Лиговку, прежде чем в меня воткнут нож, но не смог издать и звука.
Мужик между тем вспорол мешок и вытащил саксофон, который в слабом свете редких фонарей засветился тусклым свинцовым блеском.
– Лабух что ли?
– удивленно спросил он.
– А трекал, что студент... Или мудло трясешь?!