Дориан Дарроу: Заговор кукол
Шрифт:
Дело скромно пило кофе и помалкивало. В высшей степени благоразумное поведение.
— Бал — это первое знакомство. Представление вас. Все будут смотреть. Сравнивать. Обсуждать, — Джорджианна вдохнула волшебный аромат свежезаваренного чая.
О, она хорошо помнила это ощущение, когда вызолоченные двери распахиваются, пропуская в душную бальную залу, уже битком набитую людьми. И все замирают, оборачиваются разом, щупают настороженными взглядами, а после, столь же быстро утратив интерес, отворачиваются.
Пожалуй, последнее
Шум. Гам. Музыка. Запахи, от которых кружится голова, и одиночество.
— Тебя, милочка, будут обсуждать с особой любовью. И тут уж ничего не поделаешь. На вопросы отвечай вежливо, но не особо распространяйся, иначе переврут и пустят сплетни. В прошлом году девица Стардайл обмолвилась, что ее гувернантка почитывает французские романы. Ты не представляешь, что говорили! Ну не о гувернантке, конечно. Кому она интересна? А вот Стардайлам пришлось уехать из города. Думаю, и в этом году им историю припомнят! — леди Джорджианна с наслаждением откинулась на спинку кресла. Еще бы корсет снять… или хотя бы не шнуровать столь туго…
Пишут, что у Лепаж талия семнадцать дюймов. На два меньше, чем у Джорджианны.
— Конечно, совсем дичиться не стоит. Поговорите о музыке или поэзии, лучше заранее почитать критические статьи в "Литературном салоне", дабы не попасть в неудобное положение. Или еще о театре. К примеру, можно смело говорить, что Кин великолепен, а Лепаж внушает некоторые надежды…
Эмили кивнула и заморгала часто-часто, будто вот-вот заплачет.
— А по-моему она отвратительна. Манерна. И переигрывает.
Эти наивные слова глубоко тронули Джорджианну. Правильно говорила мадам Алоизия о друге. О настоящем друге, с которым можно поделиться бедой, не опасаясь, что беда станет новой сплетней.
Но Джорджианна заставила себя улыбнуться и продолжила:
— Согласна. Лучше говори о надеждах. И веди себя скромно. Приглашения принимай, но навязываться не пытайся. Это дурновкусие. Если случиться быть представленной, присматривайся. И помни, что не все то золото, что блестит. Хороший муж как французский плащ с соболиной подкладкой. Внутренние достоинства с лихвой окупают внешнюю невзрачность. И выбирать его нужно столь же придирчиво, как и плащ. Чуть недосмотришь, и вместо соболя кошку крашеную подсунут. Чуть отвернешься, и моль поест.
Шестнадцатилетняя моль с голосом сирены и лицом ангела. Против такой ни один соболь, более того полинявший, не устоит.
Эх, Джорджи…
— Вы так умны, — сказала Эмили и осторожно прикоснулась к левретке. Собачонка, до того дремавшая, вдруг вскочила, вздыбила шерсть и зарычала, прижав уши к голове. Вот глупое создание!
— Извини, милочка, — Джорджианна спихнула левретку с софы, и та с готовностью забилась под стол. А рычать не прекратила. — И я не умна, я опытна…
И достаточно стара, чтобы давать кому-то советы.
— …я знаю, что в этом мире женщина сама по себе ничего не значит.
— А как же любовь?
Никак. Любовь приходит и уходит, состарившись как-то и вдруг.
— Любовь, милочка, чувство ненадежное. Не строй иллюзий.
Иначе, когда они станут рушиться, тебя погребет под завалами.
— И не пытайся подражать этим овечкам в белых платьицах. То, что мило в шестнадцать, в двадцать два нелепо. Не стоит забывать о возрасте. Стоит пользоваться его преимуществами…
…пока они есть.
— Постарайся не показаться глупой. Дурость отпугивает почти также, как чрезмерный ум. Смело спрашивай мнений, советов, интересуйся взглядами и не забывай повторять, сколь полезен для тебя был разговор, даже если говорила ты со старым Пэттисоном о разведении коров. Он очень странный, но с его титулом и состоянием это простительно.
Джорджианна вздохнула. Оказывается, быть наставницей не так и просто. Зато от мыслей отвлекает. К примеру почти не хочется знать, где сейчас Джорджи.
Раньше ей было все равно.
И сейчас все равно. Почти. Он вернется домой. Обязательно вернется.
Вернулся лорд Фэйр глубоко заполночь. От него крепко пахло виски и сигарами, но за завесой этих запахов Джорджианне мерещился иной, сладковато-приторный. Или горький? Горечь нынче в моде.
— Я рад, что ты не спишь, — сказал Джорджи. Он заявился к леди Фэйр даже не потрудившись переодеться. И теперь она придирчиво, пусть и исподволь, разглядывала его.
Полноватый. Он и прежде был склонен к полноте, но в последние годы особенно раздался, и даже корсет не в силах был скрыть природного неудобства фигуры. Лысый, но с прежним упрямством отказывается носить парики. Некрасивый.
Близкий.
Надо просто сказать Джорджи, насколько он ей дорог. И что она любит. Да, любит и, наверное, уже давно.
— Я тебя ждала. — Джорджианна почти доплела косу. — Я хотела тебе сказать, что…
— Что?
Какой у него цепкий взгляд. А на сюртуке предательской змейкой волос белый лег.
— Что решила поучаствовать в судьбе одной девушки. Она весьма мила и из хорошей семьи, — Джорджианна говорила, проглотив обиду. Только пальцы вдруг вместо того, чтобы заплетать, косу расплели. — Эмили. Эмили Спрингфлауэр. Воспитанница Хоцвальдов.
— И кто тебя об этом попросил?
Почему он смотрит в зеркало? Почему пытается поймать ее взгляд? И почему так жестоко поступает с нею?
— Никто. — Маленькая ложь в ответ на большую. — Просто… просто девушка в городе и совсем одна. Хоцвальдам не до нее, у них траур и свадьба, и старуха, поговаривают, почти на грани. А Эмили уже двадцать два. И как знать, не вышвырнет ли Ульрик ее после бабкиной смерти? Что ты делаешь?
— Расчесываю. Ты же знаешь, что мне нравится расчесывать волосы.