Дорога без привалов
Шрифт:
От мыслей этих на сердце Ивана Андреевича сделалось необычайно светло и гордо. Он повернулся было к парторгу, хотелось слово молвить, но заметил, что людей вокруг Поварова стало еще больше. Тогда Иван Андреевич встал и потихоньку, не говоря ни слова, пошел к двери.
Иван Георгиевич оторвался от телефона:
— Сейчас я освобожусь, товарищ Макаров.
— Да нет, у меня не горит, потом зайду.
Поваров глянул на Макарова чуть искоса, внимательно, ничего не сказал, только кивнул…
Иван Андреевич шагал по строительной площадке обычной своей неторопливо-сноровистой походкой и чуть сутулился по-обычному, и все в нем,
Но не проходило то гордое и светлое, что возникло на сердце, и к этому радостному ощущению вдруг, заметил он, стало примешиваться нечто такое… не то что тревожное, но волнующее. Это «нечто» напоминало чувство, которое испытывал он, ступая на узкие помости, переброшенные на большой высоте: и знаешь, что не оступишься, и все же где-то под левым соском немного щемит.
Навстречу попалась группа молодых монтажников из Уралметаллургавтоматики.
— Геннадий мой не знаете где? — озабоченно спросил он о сыне.
— У себя на кислородном. Нужен, что ли?
— Нет, просто интересуюсь.
— Тогда — до свидания.
— Счастливого вам пути, ребята!
Они уже отошли, он оглянулся им вслед.
Вот такие, как эти, молодые, задорные, образованные, принесли с собой совсем новую технику — автоматизированную. Это сейчас пока стройка, здесь еще много людей. А пустят конвертор — и все увидят, что это царство автоматики.
Но то — металлургическое производство. В строительном деле пока что такого нет. Пока… Наступит время — автоматы непременно придут и в строительную технику.
Недаром ведь всюду в Тагиле — на улицах, площадях, в трамваях — были расклеены различные листовки-обращения с призывом к молодежи учиться. На Нижнетагильском комбинате стало лозунгом: каждому трудящемуся — минимум восьмилетнее образование.
Таким стало веление времени.
«Геннадий — тот автоматикой владеет — это хорошо, — с удовлетворением подумал Иван Андреевич, словно уже одно владение автоматикой обеспечивало его сыну успех в жизни. — И хорошо, что Виктор, хоть и сам уже отцом стал, тоже учение не бросает, в вечернюю школу ходит, восьмилетку кончает», — подумал он и о старшем сыне и тут же про себя решил, что надо будет порасспрашивать их, как идут учебные-то дела. С младшими проще — и в школе спросят, и мать проследит, а тут нужно отцовское око.
Да что, собственно, об отцовском оке думать, — выросли уже не просто помощники, а товарищи по делу, единомышленники. В одном строю шагаем…
Он и не заметил, как, пройдя по знакомым дорожкам через территорию металлургического завода, вышел к восточной проходной.
Иван Андреевич отошел уже на изрядное расстояние, как вдруг раздался мощный, потрясший все вокруг рев. Будто где-то рядом взмыли к небу десятки реактивных самолетов.
«Кислородную задули, — отметил Макаров. — Теперь совсем уж скоро хлынет кислород в конвертор».
Рев нарастал, он полонил, казалось, весь мир и стих лишь минуты через две.
«Не то как прощание, не то как приветствие», — подумал Иван Андреевич об этом торжественном звуке, и снова то волнующе-тревожное шевельнулось в душе. Но теперь он уже знал, отчего оно.
Он уходил с конверторного. Дело сделано. Он уходил вслед за своими рабочими бригадами последним, как уходит с корабля капитан. Назавтра его ждал новый объект.
ТОВАРИЩИ ПИСАТЕЛИ
Штрихи к портретам
Не раз доводилось мне — на встречах с читателями, в беседах с библиотекарями и работниками книжной торговли — слышать, что хорошо бы де почитать об уральских писателях что-нибудь такое, содержащее рассказ о их жизни и творчестве: это привлекло бы внимание к нашим литераторам и позволило бы лучше понять их книги.
В разное время и по разным поводам мне приходилось писать подобные вещи. В этой части книги они и собраны. Это не литературоведческие статьи, хотя в них и содержится разговор о литераторах и их произведениях. Это заметки о писателях, которых я лично знал, размышления о их жизни и творчестве, штрихи к их портретам, свидетельства очевидца и товарища по труду.
ТВОРЕЦ САМОЦВЕТНОЙ ШКАТУЛКИ
Когда думаешь о писателе, которого лично знал, всегда вспоминаются прежде всего не его книги, а живые человеческие черты… Видимо, лицо у Бажова было фотогенично: портреты достаточно достоверно передают его внешний облик. А облик этот очень гармонично сочетался с душевным складом. Простое доброе лицо Павла Петровича, уютно обрамленное седой окладистой бородой, всегда несло выражение мысли, постоянных раздумий. Раздумье звучало и в его тихой, глуховатой неторопливой речи.
Познакомиться с Бажовым мне довелось, когда слава его, нежданно пришедшая почти в шестьдесят лет, уже широко растекалась по земле. Вся страна читала «Малахитовую шкатулку», а на Урале автора знали и в лицо.
Когда неспешным, размеренным шажком проходил он по улицам родного Свердловска, ему приходилось поминутно отвечать на радостные, благожелательные приветствия. Дом его знал почти каждый свердловчанин.
Поздняя слава всегда несет в себе привкус горечи. Для творческого человека слава, как правило, приходит вдруг. Был, кажется, обыкновенный прозаик, или живописец, или поэт — и вдруг он уже «необыкновенный». Он и блистательный, и мудрый, и всепокоряющий, и, если уж критиковать, то только в самых изысканно-мягких выражениях. Но это ведь мы, его сегодняшние почитатели и хвалители, таким его узнали «вдруг», познакомившись с творением его ума и сердца. А для него самого это творение, думы о нем и боль за него и все то, что позволило его создать, жили уже давно. «Я и раньше был таким, только вот раньше ничего особенного во мне вы не видели», — поди, горестно размышляет он, уже склоняющийся к закату своей жизни.
Впрочем, сентиментальное рассуждение это, конечно, весьма субъективно, что же касается Павла Петровича, то он к славе, как и ко всему, относился на собственный бажовский лад. Она ему, понятно, мешала, как всегда в конце концов мешает слава человеку, особенно творческому. Но он принимал ее безропотно, как нечто «непоправимое».
Скромность — не подчеркиваемая, но тем не менее бросающаяся в глаза, — была одной из самых существенных, коренных черт его характера.
Помнится, как-то в редакции газеты «Уральский рабочий» я хотел помочь Бажову, человеку уже старому, снять пальто. Пряча усмешку в усы, Павел Петрович мягко сказал: