Дорога без привалов
Шрифт:
— Павел Петрович, сегодня в «Правде» напечатана передовая о борьбе за технический прогресс. Почитайте ее, и тогда ясно будет, за какие материалы ухватиться.
— Хорошо, почитаю…
Проходит некоторое время, и Павел Петрович появляется в редакции:
— Написал сказ. Посмотрите, может быть, подойдет для газеты.
И, немного помедлив, с добродушной улыбкой, как бы
— Прихожу в обком партии. Секретарь обкома говорит мне: «Едем на Уралмаш, посмотри шагающий экскаватор». Поехали. Рассматриваю части этой махины, длинную стрелу. А у нас, в Полевском, прежде была заводская марка — изображение цапли. Вот откуда и пошли мысли о сказе «Не та цапля»…
Помнится, как в период работы над своими последними произведениями приходил Павел Петрович к нам в «Уральский рабочий», — стало традицией, что первой публикацией его сказы шли в газете. Передыхая на лестничных площадках, он взбирался на четвертый этаж и по длинному узкому коридору неспешно брел в дальний его конец, к редакторскому кабинету, задумчивый, тихий, больной, осиянный добротой и мудростью.
Разговор в кабинете тек тоже неспешно, раздумчиво. Павел Петрович умел быть в курсе самых последних политических, технических, научных новостей и говорил о них с тонким пониманием дела, обнажая при этом неожиданные связи между различными событиями и фактами. Это походило на то, как старый горщик, взяв в руки кристалл, внимательно осматривает его со всех сторон и тут же рассказывает о нем, примечая все прелести камня и все изъяны и намечая еще не видимые другому глазу грани.
Неизбежно речь заходила о литературном деле: Бажов возглавлял писательскую организацию Свердловска. При этом он был не патриархом от литературы (несмотря на патриаршую бороду), а рачительным, терпеливым и во многом искусным воспитателем. По мимолетным, но метким, всегда выделяющим главное в человеке характеристикам можно было ощутить, как вдумчиво и по-своему требовательно относится он к молодым собратьям по перу.
Иногда в предпраздничные дни, накануне больших событий редактор звонил ему, чтобы узнать, не порадует ли Павел Петрович читателей газеты новым сказом. Звонил обычно ночью — знал: именно в то время, когда замирает большой работящий город, Павел Петрович, стоя у высокой конторки, выстукивает свое заветное на машинке (писать ему было трудно: глаза уже видели очень плохо). И приглушенный расстоянием и ночью голос в телефонной трубке отвечал обычно:
— Да вот что-то выстукалось… Не знаю, как получилось. Завершающие фразы никак не собью…
Он ушел от нас в декабре 1950 года, не успев исполнить многих больших задумок. Но осталась после него щедро наполненная самоцветными сказами «Малахитовая шкатулка», лучшая из книг писателя, по праву занесенная народом в сокровищницу русской словесности,
1964 г.
ЗОЛОТОЕ ЯДРЫШКО
Это — не о произведениях Ликстанова. Это о нем самом короткие заметки, подсказанные памятью и его письмами.
Прошедший нелегкую, многотрудную жизнь, отведавший тягот и радостей морской службы, тридцать лет отдавший работе в газете, Иосиф Исаакович Ликстанов был прежде всего тружеником вообще, а уже потом тружеником-писателем. Он много повидал и с одинаковой свободностью мог войти в матросский кубрик и в литературный салон, в мастерскую камнереза и лабораторию ученого.
Умея вжиться в любую обстановку, обладая художническим даром внутреннего перевоплощения, он и в произведениях своих умел создать неповторимую, своеобразную атмосферу жизни. Каждая из его книг имеет свой аромат. Овеянные светлой романтикой «Приключения юнги» пахнут вкусным флотским борщом и соленым раздольем моря. В боевитой, задорной повести о Малышке носится сладковатый запах машинного масла и смоляной дух свежесрубленного дерева. «Зелен-камень» пахнет и тайгой, и плесенью заброшенной Клятой шахты, и затхлостью халузевского дома. В «Первом имени» чудятся мне дымные запахи могучего Тагила. А со страниц «Безымянной славы» веет дорогим сердцу каждого газетчика ароматом типографской краски.
Конечно, это мои личные ощущения. Другой воспримет по-другому. Но важно, что каждая из книг Ликста-нова по-своему отчетливо колоритна и памятна, и в каждой, несмотря на единый писательский почерк, — сгусток особых, присущих только данной книге черт, выписанных с глубоким знанием той или иной профессии.
Ликстанов очень много знал. Во времена так называемых энциклопедистов было сравнительно нетрудно иметь энциклопедические знания. В наше время — крайне трудно. И однако Иосиф Исаакович именно такими знаниями обладал. Жажда познавать — одна из сильнейших писательских страстей — была у Ликстанова неодолимой.
А ведь в детстве и юности учиться толком ему не пришлось.
В архиве отдела творческих кадров Союза писателей СССР читал я его автобиографию:
«Родился я в 1900 году, в начале следующего года умер мой отец, Исаак Ликстанов, портной. Мать моя осталась с девятью ребятами на руках без средств к существованию… Стиркой белья, дачей обедов и тому подобными малодоходными занятиями она добывала хлеб. Скудным и неверным он был. Неудивительно, что мы, дети, часто слышали из уст матери: «Скорее становитесь на ноги, скорее начинайте зарабатывать».
Учение молодого Ликстанова в коммерческом училище родного города Сумы прервал 1917 год: юноша окунулся в работу молодежных организаций и, как он пишет, «почти незаметно для самого себя стал работником сумской газеты «Коммунар» и красноармейской газеты «Красная звезда», да так и проработал журналистом до 1948 года».
Десять лет он отдал военно-морской печати, сначала в Севастополе, затем в Ленинграде, Кронштадте — оморячился совсем. А в 1930 году переехал на Урал: его давно манили дальние края. Уже через два года он напишет своему ленинградскому другу: «Мои мечты о Д. Востоке, о Великом океане, о Сахалине померкли. Надолго ли? Свердловск затягивает своим ростом, своими перспективами… своим промышленным разворотом».
С головой уходит Иосиф Исаакович в горячую бучу пятилеток. «Социалистическая реконструкция уральской промышленности, строительство Урало-Кузнецкого комбината, — рассказывает он в автобиографии, — дело героическое и невероятно трудное захватило меня на годы и годы».
Он много ездит по заводам и рудникам, пишет о строителях, металлургах, горняках, металлистах, под очерками, корреспонденциями и фельетонами «Уральского рабочего» все чаще появляются подписи: И. Ликс-танов и И. Кожан, его постоянный псевдоним.