Дорога богатырей (сборник)
Шрифт:
Когда Буров услышал все это, он с такой энергией ухватился за спинку впереди стоящего стула, на котором сидела Ольга, что девушка в недоумении оглянулась.
— Прошу прощения, — пробормотал Буров.
Он выглядел каким-то растерянным, во взгляде его, устремленном на старика, было столько горячего любопытства, что астроном, делая свое сообщение, невольно обращался почти только к нему.
Неожиданно Буров наклонился к другу, сидевшему рядом, и горячо зашептал:
— А я-то гонял за ней по пустыне… Ладно, я прощаю тебе все твои
— Митя, ты о чем? — спросил Алексей, казалось, с неподдельным удивлением.
Буров рассердился:
— Да об этом самом «спутнике».
— Непонятно, — пожал плечами Алексей.
Всю остальную часть сообщения Буров выслушал молча. Вновь он оживился перед экраном радиотелескопа.
Свет погас. Круглое окно экрана мягко светилось темной синевой. Иногда на синем поле появлялась слабая вспышка — изображение метеора. Люди в молчании смотрели на экран. Николай Георгиевич вращал какую-то рукоятку. Неожиданно из-за темного края экрана появилось золотистое пятно.
— Вот он, — хрипло сказал астроном.
Буров резко приподнялся, с шумом упал стул.
— Почему так неясно видно? — спросив Буров. — Можно ли сделать отчетливее?
— Можно, — сказал старик.
Изображение новой звезды на экране как бы сжималось, контуры его становились резче, золотистый оттенок сменился желтовато–коричневым; В синем окне экрана четко определилось угловатое изображение небесного тела.
— Бесформенная глыба, — негромко сказал старик, — должно быть, кусок железа… Из каких глубин вселенной занесло его к нам?
Люди долго молча разглядывали нового спутника. Тишина была нарушена Буровым.
— Вот так спутничек, — он негромко смущенно кашлянул. — Наградили нас таким уродом…
На следующий день утром Николая Георгиевича не оказалось в его комнатах — значит, всю ночь ученый опять не спал, находясь около своих приборов. Это уже было слишком, и Алексей отправился в главный зал для решительного разговора.
Старик сидел там хмурый, злой от усталости, и, казалось, «подступиться сейчас к нему нет никакой возможности. Он коротко сообщил результаты своих последних наблюдений: да, его предложения подтвердились — спутник представляет собой кусок металла.
— Забавно, — с добродушными нотками в голосе сказал Алексей.
— Что забавно? — удивился старик, уставившись на собеседника.
— Забавно, — невозмутимо повторил Алексей, — обрести нового спутника — большая удача для нашей старушки Земли…
Старик посмотрел на него с любопытством, сразу как бы отдаляясь от своих мыслей о необычайном явлении. Этот крепкий спокойный человек нравился ему своей невозмутимостью и способностью не поражаться и не удивляться, по. крайней мере, внешне. Эту способность трезво и спокойно «относиться к самым невероятным событиям Николай Георгиевич очень ценил в людях. Пожалуй, и ему надо, хотя бы на время, взглянуть как бы со стороны на то, что происходит. В конце концов, охваченный возбуждением, он мог упустить что-то в расчетах.
— Все это очень интересно, — продолжал Алексей, — и как-нибудь на свободе мы еще с вами об этом потолкуем. А сейчас…
И он без всяких предисловии объявил Николаю Георгиевичу, что ему придется бросить свои наблюдения (на белом свете достаточно астрономов, чтобы докопаться до истины) и взяться, наконец, за лечение.
— Бросить сейчас работу? — переспросил ученый.
— Довольно упрямиться, дорогой, — перебил его Алексей с веселой усмешкой во взгляде, — из этого все равно ничего не выйдет.
— То есть, как?
Старик, подняв седые брови, в изумлении уставился на собеседника.
— Вам придется уехать, — все еще улыбаясь, сказал Алексей.
— Вы это серьезно?
— Конечно.
— А если я… не поеду?
— Вы поедете.
— Почему?
Алексей встал:
— Вы поедете, дорогой. И давайте не будем ссориться.
— Вы мне нравитесь…
Ученый завозился в кресле, оперся худыми руками со вздувшимися синеватыми венами о край стола и встал.
— Идемте прогуляемся, голубчик, — сказал он. — Вы возвращаете меня в жизнь своей бесцеремонностью. Так и хочется занять у вас немного здоровья и силы… Идемте, идемте Алексей Иванович.
Инженер подошел к двери, прихлопнул ее и, повернув ключ, сунул его в карман брюк.
— Давайте говорить серьезно, — сказал он. — Неужели вы не понимаете, на что идете, не желая лечиться?
— Мне поздно лечиться, — спокойно сказал Николай Георгиевич, — болезнь перешла в неизлечимую стадию. Вы сами должны понять, что при этих обстоятельствах бросить работу, не доведя до конца своего открытия, — это предательство перед наукой.
Алексей почти выкрикнул:
— Надо послать все к чорту, перевернуть кверху дном институты, покончить с этой болезнью, а не сдаваться на ее милость.
— Поздно, Алексей Иванович. — Старик холодными пальцами сжал его руку: — Я прошу вас не говорить Оленьке о моем положении. Она ничего еще не знает. И знать ей не надо. Для нее это будет слишком тяжело… А вы… молодчина.
Ученый попытался улыбнуться, губы его дрогнули, но из улыбки так ничего и не вышло — глаза остались строгими.
— Я живу только одним — наукой. Жить иначе, думать о себе в моем положении невозможно, ни один человек этого не вынесет. Дайте мне, пожалуйста, ключ.
Алексей молчал. Он столкнулся с тем же упорством, какое владело им в его стремлении лететь в ракете. И, может быть, впервые он ясно ощутил свое бессилие перед подобным упорством в другом человеке. Сможет ли он побороть его волю?
— Ну что же, — помолчав заметил Гусев, — у меня остался последний шанс, и я нм сейчас воспользуюсь…
Он внимательно оглядел комнату, и взгляд его задержался на узких окошках, прорубленных в стене в аппаратную, откуда техники управляли электроаппаратурой радиолокаторов.