Дорога из желтой чешуи
Шрифт:
Волк не останавливал меня, даже не поворачивал головы, только еле-заметно урчал: я чувствовала вибрацию всем телом, которым прижималась к волку, и от нее становилось очень уютно, как в детстве, на руках у мамы. А когда слезы кончились, и я, умывшись водой из фляги, улеглась обратно, бархатный голос волка прорычал:
— Спи, девочка. Я услышал все, что было нужно. Я присмотрю.
И я внезапно провалилась в сон.
Под утро мне показалось, что я слышу шорох травы, сбившееся дыхание и шепот:
— Головой отвечаешь. — и над ухом тихий рык, — Спииииииииииии…. — и я снова провалилась в сон.
Мне снова приснился кошмар: гемма Гинивер, вышедшая
— Чего орррррешь, дурррррра? — неожиданно прорычало оно, разом испортив все первое впечатление.
— А? — растерялась я, и не нашла ничего более умного, чем уточнить, — а ты кто?
— Верпум Рамзес, — отозвалось кошачье. Понятней не стало.
— А Верпум — это имя или фамилия? — осторожно уточнила я.
Кошачье театрально бросилось на траву и прикрыло голову лапами:
— ПрОклятые хранители, ЗА ЧТО мне это?!
Я обиделась — подумаешь, хищник говорящий, да что он себе вообразил, горжетка, молью траченная?
— Я вообще-то у вас тут третий день, этикету местному необучена, истории и естествознания местных не знаю. Нет, чтобы объяснить по-человечески, так он выпендривается, Серый, только посмотри на него!
Я огляделась в поисках Серого и похолодела от нехорошей догадки:
— А что это ты вообще рядом со мной делал? Где Серый, я тебя спрашиваю? Ты его, муфта недоделанная, сожрал что ли? Потому что он был больной и слабый? И ко мне пристраивался? — и страх и восхищение тут же утупили место ярости, руки сами схватили ветку попрочней, и я, пригибаясь, двигалась в сторону плохой кисы с твердым намерением отомстить за Серого, пусть даже и погибнув в неравной борьбе. — Ах ты санитар леса фигов, да я тебе, царь зверей, покажу небо в алмазах… Только посмей ко мне сунуться — я тебе поперек глотки встану, на стельки пущу!
Кошачье сообразило, что дело плохо, мявкнуло, и рванулось к ближайшему дереву, где и залегло на недосягаемой для меня ветке.
— Неноррррррррмальная — сообщило кошачье мне сверху.
— Слезай, сволочь, — бесновалась я под деревом, — да я тебе за Серого все вибрисы по одному повыдергаю! Да я из тебя котлет понаверчу, морда кошачая!
— Девочка? — позвали меня сзади.
Я развернулась, и увидела… моего Серого. Он по-прежнему был нестерпимо худ и изранен, но сегодня выглядел на много лучше, даже я бы сказала благородней.
— Серый, — всхлипнула я, и кинулась волку на шею. Тот стоически вытерпел мои объятия, дождался, пока я встану с ним рядом и мягким, вкрадчивым голосом спросил:
— Рамзи,
Кошачье на дереве обижено взревело.
Глава 3
Завтракала я уже на территории прайда веров: оборотней всех мастей и разновидностей. Территория прайда, затерянная в лесу, представляла собой достаточно большое поселение, обнесенное высоким частоколом, где бревенчатые избы соседствовали с мазанками, кирпичными хоромами или коттеджами. Серый оказался мало того, что вервольфом, так еще и местным Альфой, то есть самым крутым самцом-боссом. На попытку разузнать, как Серый оказался в застенках Гини, этот супер-самЭц пытался перевести разговор, смущался, и, могу поклясться, даже краснел под своей серой шерстью.
Обиженное кошачье было названным сыном Серого Альфы, верпумой по имени Рамзес, которого я, вслед за Серым стала звать домашним именем Рамзи.
Этим утром Рамзи, почуявший запах отца, которого не надеялся уже увидеть, выскочил на злополучную поляну и был в приказном порядке оставлен Серым, решившим налегке проведать прайд, выполнять роль моей охраны и грелки. Теперь Рамзи обходил меня по широкой дуге, ревниво фыркая в мою сторону, потому что я старалась держаться поближе к Альфе, а быть со мной рядом верпум не хотел. Официально Серого звали Ричард, но мне было позволено продолжать звать его «этим милым прозвищем». Человеческая ипостась, в которую Серый перекинулся, как только мы обошли скользкие вопросы его пленения, заставила меня застыть, открыв рот. Ричард оказался до боли похож на моего любимого актера Брюса Уиллиса, разве что пониже ростом. Регенерация у веров, конечно, была отменная: и шкура Серого и кожа Ричарда-человека практически избавились от последствий пребывания в зверинце. Обиженный Рамзи завтракать с нами, равно как и перекидываться в человека отказался, и ушел в лес — охотится. А мы с Ричардом сидели на ступенях его просторного одноэтажного дома с мансардой, неспешно уничтожая бутерброды с подноса, стоящего на верхней ступеньке лестницы, и наблюдали за обитателями прайда, попадающими в поле нашего зрения.
— Смотри какой парнишка, угадаешь зверя?
— Ой, как он трется-то вокруг девушек, как будто ему валерьянкой намазано. Кошачий?
— Угу, Рысенок, молодой еще. А видишь, вооооооооооон тех двух девушек?
— Блондинок? Хорошенькие…
— Ну да, ничего такие блондиночки… Только они почти не перекидываются. Как думаешь, почему?
— Наверное, это тяжело, перекидываться?
Ричард давился сдерживаемым смехом, как бывает, когда рассказываешь любимый, но все еще смешной для тебя анекдот.
— Нет. Просто они — куропатки!!!
Его смех был заразительным — я прыснула за ним следом, девушки нервно обернулись, и ускорили шаг.
Когда еда с подноса почти исчезла, а я чувствовала острую потребность ослабить шнурок на своих средневековых штанах, Серый посерьезнел и потребовал:
— А теперь поговорим про «говорящих собачек». Зачем тебе был нужен пес-оборотень?
— О боже! — застонала я, чувствуя себя крайне неловко, — я вообще не оборотня имела в виду!
— Ррррррррррасказывай, — мягко выдохнул Альфа и подмигнул.
И я начала рассказывать, хотя собиралась быстренько сменить тему разговора. Пришлось даже достать книгу и продемонстрировать Серому картинку девочки с собачкой на руках, потому что, как я и предполагала, мою книгу он прочитать не мог. Серый посмотрел на картинку, потом на меня — и снова принялся хохотать, да так, что начал икать от смеха, а из его глаз потекли слезы.
— Значит, у девочки, — ик, должен с собой быть защитн — ик? Животное, к-ик-торое разговаривает? А у тебя с собой пес — ик-а не оказалось?