Дорога издалека (книга первая)
Шрифт:
— Спасибо, Юсуф, можешь быть свободен, — отпустил я бойца, и он, откозыряв, вышел. — Прекрасно, — заявил я парламентерам. Обменялся взглядом с Иванихиным, и он неприметно кивнул мне в знак согласия. — Предложение сердаров и старейшин мы обсудим, сегодня дадим ответ. А пока прошу отдохнуть, закусить.
Оба парламентера молча склонили головы. Я поручил Ишбаю заняться с ними, а мы с Иванихиным, сев на коней, отправились к реке.
… Совещание командиров и комиссаров состоялось после полудня. Чем дольше мы с Серафимом обсуждали «мирные предложения» противника, тем яснее становилось нам обоим: скорее всего это обман, ловушка. Что-то замышляют коварные баи с муллами и бухарскими сановниками,
Однако переговоры, думалось нам, можно начать, соблюдая крайнюю осторожность, — это поможет выиграть время до прибытия новых подкреплений по реке и железной дороге, а также выведать силы врага, его намерения. В этом смысле высказались на совещании я и Иванихин. Но начальник нашего гарнизона — комбат 8-го полка Александров Иван Петрович и с ним большинство командиров и политработников не разделили нашей точки зрения и склонялись к тому, чтобы немедленно начать переговоры на основе условий, изложенных, в письме.
К сожалению — к великому сожалению! — эти люди плохо знали местные условия. Александров, кроме того, ссылался на инструкцию штаба Туркфронта: решать военные конфликты мирным путем, где только возможно, идя на временные соглашения в вопросах будущего политического устройства наиболее отсталых районов Бухары. Наши горячие уверения ни к чему не привели. С горечью убедился я в тот день: временами даже самым опытным, образованным людям не достает прозорливости, способности проникать в самую суть фактов, особенно если условия незнакомые…
Товарищ Александров, выслушав нас, выразил свое убеждение: переговоры нужно начать и вести дело к заключению по меньшей мере перемирия. И в конце предложил собравшимся голосовать. Все проголосовали «за», только мы с Иванихиным воздержались. Тяжела было у меня на сердце, крепло недоброе предчувствие.
Во главе мирной делегации решил отправиться сам комбат Александров, его ближайшим помощником стал Рахметулла Газизов, комиссар отряда Фарабских добровольцев. В состав делегации вошли еще два полномочных члена, из числа ротных командиров. Секретарем и переводчиком взяли нашего Юсуфа Саиди, знающего и местные языки, и русский. Конвой — десять бойцов с «максимом»; в состав конвоя включили еще одного из наших, самаркандца Илью Морозова, который долга работал на хлопковых заводах в Бухаре, хорошо понимал и по-узбекски, и по-таджикски.
Утром следующего дня делегация отправилась в Ходжамбас вместе с обоими парламентерами.
О том, что произошло дальше, мы узнали только впоследствии, да и то не полностью. Верными оказались мои недобрые предчувствия, так быстро и трагично они сбылись, что мне и в голову не могло прийти, да и никому другому…
… Крепость в большом ауле Ходжамбас превосходна сохранилась еще с давних времен, в ней устроил себе резиденцию местный эмлекдар — сборщик податей. Зин-дан помещался тут же, в дальнем углу крепостного двора, около башни. Стены крепости высокие, лишь слегка оплывшие, почти все зубцы и башни остались в сохранности. А возле дороги, ведущей внутрь крепости через главные ворота, — большая, из обожженого кирпича, мечеть, вокруг нее прочная ограда, и вдоль ограды рядами кельи — худжры. Это — для приезжих студентов небольшой медресе, располагавшейся немного поодаль. Каждая комната нанимается за хорошие деньги. Впрочем, в то время худжры пустовали; студенты медресе — талибы, как их тут называли, или по своим аулам разбрелись, или, по совету своих наставников, взяли оружие из рук Баба-мергена и других главарей.
Крепость в Ходжамбасе была назначена пунктом ведения «мирных переговоров». Можно себе представить, что почувствовали комбат Иван Александров и его товарищи, когда за их спиной затворились дубовые, со ржавыми петлями, крепостные ворота, и сами они очутились на дворе, полном вооруженных всадников, ожидавших чего-то в угрожающем молчании.
Наши представители сначала не соглашались идти в крепость, и уполномоченные вражеского «командования» разместили их в мечети и худжрах; здесь приготовили чай, угощение. За ними ухаживали, будто за дорогими гостями, предупреждали каждое их желание.
Было решено, что переговоры начнутся с полудня следующего дня. Ночь прошла спокойно. А уже с утра посыльный от сердаров пригласил красных начальников на переговоры в крепость.
Поехали все четверо, во главе с Александровым, взяли с собой переводчика и еще двоих бойцов. Командиры с револьверами, бойцы с карабинами. Ворота крепости отворились перед ними, потом захлопнулись. Больше никто не видел красных делегатов…
Во дворе мечети осталось восемь человек, в их числе Морозов. Люди, охранявшие мечеть, сновавшие вокруг, видели, что он русский, но не знали, что он прекрасно понимает все, о чем они между собой говорят. Он это сразу понял и прислушивался к разговорам, делая вид, что попросту разгуливает, разглядывает мечеть, мозаику на ее стенах. Кто-то из врагов проговорился: вот, мол, сейчас красных начальников прикончат в крепости, а тогда мы и этих переловим и перебьем по одному…
Морозов незаметно отошел от троих, толковавших об этом, и успел предупредить еще двоих товарищей, отдыхавших в соседней худжре. Они решили заседлать коней, находившихся тут же, в конюшне. Но что предпринять, как выручить своих в крепости? Нужно дать знать в Бурдалык, вызвать паши части — за несколько часов конный отряд мог бы пройти расстояние до Ходжамбаса.
Вечерело. Заговорщики сновали по двору мечети. Если собирать всех своих, можно упустить время, сорвется замысел. Каким-то непостижимым способом Морозову и двоим его товарищам удалось, вооруженным, вывести заседланных коней со двора мечети на околицу аула. Их заметили со стены крепости. Открыли огонь, пустили в погоню человек двадцать. Трое наших уходили галопом, не отстреливаясь. Темнело, это помогло им оторваться от преследователей.
К несчастью, они не знали дорог в этой местности, и за аулом врагам удалось их обойти. Бандиты неожиданно вырвались чуть ли не навстречу беглецам. Пришлось им, отстреливаясь, повернуть в сторону. Одного иэ них подстрелили, но товарищи в темноте этого не заметили. Боец, истекая кровью, упал с коня, который продолжал скакать.
Илья Морозов и другой боец петляли по незнакомым дорогам и, уходя от наседавшей погони, добрались до Шор-Тепе. Здесь в перестрелке ранили второго. Он держался на лошади, но вскоре и в нее попали сразу две пули, она рухнула наземь. Морозов, рискуя жизнью, спешился, наклонился над товарищем: убит.
…Только к утру, вконец обессилев, расстреляв все патроны, раненный в ногу, Морозов доскакал до наших передовых постов. Следом бежал конь без всадника — конь того бойца, которого сбили первым. Боец, весь в крови, зашатался и упал с седла, как только остановился его конь. Когда подоспел врач, он лежал в глубоком обмороке. Несколько часов потребовалось ему, чтобы прийти в себя. Рассказать он смог немногое. Но и без того всем было понятно, что произошло накануне в крепости аула Ходжамбас.
… Позже мы узнали, что из пяти оставшихся в мечети бойцов удалось чудом спастись еще двоим. Трое остальных, а также все семеро, командиры и бойцы, ушедшие в крепость на переговоры, были зверски перебиты выстрелами в спину, в затылок, ударами ножей…