Дорога к дому
Шрифт:
«Господи, даруй долгую жизнь тому, кто ковал мой панцирь», – мелькнуло в голове у Грема, когда катана обрушилась на его доспехи сзади. – «Сколько работы будет портному, если я останусь жив. Такой меч, наверное, делает просто ужасные прорехи в одежде».
От столь достойного удара плащ Гремлина действительно пострадал. Гремлин не поспешил развернуться, поскольку знал, что это будет стоить ему головы. Он сделал несколько шагов вперед настолько быстро, насколько смог, и только потом развернулся через левое плечо, поскольку в этом случае на линии атаки первым появлялся щит, спасая от возможного нападения.
Берсерк, как ни странно, оказался совсем рядом. Он повел меч по широкой дуге, разворачиваясь всем телом и готовясь к рубящему удару сверху. Грем был удивлен. Использование контратакующего приема при нападении на противника, который абсолютно готов к любым неожиданностям – ошибка, причем грубейшая ошибка. Это могло стоить Мастеру жизни. Он, описывая полный круг вращения, на миг повернулся к своему противнику спиной.
– К-к-кха… – Времени для замаха не было. Грем метнул руку вперед и рванул меч снизу вверх, рассекая не защищенную броней спину от ягодицы до плеча наискось, благо меч легионера был обоюдоострым. Отскочил. Прикрылся щитом и ждал еще миг, пока воин из Поднебесной завершит свою атаку.
Противник, казалось, не заметил столь страшной раны. Он отступил на полшага. Сменил позицию. Перехватил меч каким-то непостижимо стремительным образом в правую руку так, как обычно берут кинжал – клинком вниз – и тот засверкал бликами отраженного на стали солнца. Такой атаки Грем не видел никогда. Казалось, что у противника не одна, а десять рук. Не один, а сотня мечей. Странный воин наступал, спрятав себя в неприступный кокон из атакующих разящих ударов.
Сверкающий вихрь надвигался, и противопоставить ему что-либо Грем не мог. Он отбивал выпад за выпадом, с каждым разом убеждаясь в том, что какой-нибудь из них все-таки достигнет цели. Грем отступал. Шаг за шагом, к узкой расщелине в скале для того, чтобы стеснить врага. Не дать ему возможности использовать свою удивительную технику. Бликов становилось все меньше. Похоже, что Мастер начал уставать. Он потерял много крови. Все-таки римский меч – превосходное оружие на короткой дистанции. Раны, которые он наносит, смертельны. Отточенный, как бритва, клинок рассек не только слабые на спине доспехи противника, но и вонзившись глубоко, поранил правую почку, позвоночник, рассек мышцы спины.
Грем, отразив еще один удар, снова отступил. Спрятался в тень скалы. При столь ярком солнце, в черной тени он стал почти невидим. Странный Воин вдруг на секунду замер. Грем услышал его тяжелое клокочущее дыхание – похоже, что задето еще и легкое.
Мастер пошатнулся и упал на одно колено. Попытался встать. Это у него получилось, он даже смог принять боевую позицию. Но простояв в ней секунду, вдруг упал навзничь, раскинув руки, и остался лежать. Ремешки маски порвались, и она, отлетев в сторону, открыла лицо молодого мужчины, совершенно не восточного типа. Широко открытые, зеленые с золотым глаза смотрели в небо. На губах застыла улыбка. Из угла рта, пузырясь, толчками текла струйка крови. Сердце еще билось, но Мастер уже не дышал. Минуту спустя перестало биться и сердце. Грем подошел к распростертому телу и накрыл ладонью его глаза.
Выпрямился, постоял еще минуту, разглядывая небеса. Отдавать тело воина падальщикам было не в его правилах. Пусть он и враг, но враг достойный. Гремлин бросил щит на землю. Стащил на край дороги несколько валунов и спрятал под ними тело. Положил сверху на импровизированную могилу меч и положил на рукоять шлем. Теперь все.
– Покойся с миром, – произнес он то, что обычно произносили в таких случаях, и прислушался к собственным ощущениям. Горячка боя отпустила, и теперь ему было жаль этого воина. Он его жалел и немного завидовал. Веб не мог породить столь совершенного Фантома. Мастер, наверняка, был Оборотнем. У Оборотней всегда оставался еще один шанс. У Грема его уже не было. Он не смог преодолеть пути. Пройти через десять смертей-жизней и вернуться в реальный мир, чтобы снова попытаться полюбить его. Теперь он Двеллер. Двеллер Зеркала Махаон и хранитель Пути. Одного из его Волоков. Второго Волока пути бесконечно-конечного кольца Перевоплощений.
Грем протяжно свистнул, и из-за скальной гряды, цокая подковами, вышла гнедая поджарая тонконогая лошадь. Он легко вскочил в седло, посмотрел в последний раз на могилу Странного Воина и дал коню шпоры.
# # #
Ноги перестали слушаться. В глазах плыли красные круги. В груди гулким набатом колотилось сердце. Кровь, теряющая свою текучесть, уже не могла донести кислород до каждой клеточки моего измученного тела. Я упал на колени. Немного отдышавшись, пополз вперед. Нужно было двигаться. Как угодно, но двигаться. Идти, ползти. На коленях, локтях – как угодно, но двигаться. Потеря ритмики движения – смерть. Однажды остановившись, я уже не смогу сделать шага. Нужно было дождаться, когда это проклятое солнце наконец скроется за горизонтом, и тогда будет легче. Но оно, похоже, не собиралось покидать эти раскаленные небеса. Как приколоченное, оно торчало в небе, едва перевалив за отметку зенита.
Я закашлялся. Мучительно. Тонкая пыль с дороги, поднятая моими движениями, забила горло.
– Ну еще шаг. Еще, – я упрашивал себя. Умолял. Материл последними словами. Нужно было идти. Идти вперед.
Я не знаю, прошел ли я более ста метров по этой трижды проклятой дороге, но настал миг, когда я понял, что больше двигаться просто не могу. Я упал лицом вниз. Вспомнил, что вверху, в вышине, все кружатся и кружатся грифы, дожидаясь моей смерти.
Первое за что они возьмутся – это глаза. Я представил себя распростертым на брусчатке, с кровавыми пустыми глазницами, и мне стало по-настоящему дурно. Я упал ничком. Закрыл лицо ладонями.
«Что угодно. Но только не это», – наверное, это была последняя сознательная мысль. Я провалился в вязкое, не спасающее от мук беспамятство. Я грезил. Мне снилась вода. Много воды. Целые океаны прекрасной, пресной, прохладной воды. Реки и озера. Ручейки и омуты. Струйки родников и недопитый сто лет назад стакан газировки в городском парке.
Вода. Живая, прохладная вода. Она струится по моим губам. Подбородку. Глазам. Вода. Кто-то перевернул меня на спину и льет тонкой струйкой воду на мое лицо.
Пи-и-и-ить… Струйка, капля за каплей, стала наполнять черную щель с вывалившимся языком. Я мучительно сглотнул. Ледяной комочек побежал по пищеводу и не достиг желудка, моментально рассосанный на миллионы молекул в которых – жизнь. Струйка продолжала литься. Я сглотнул второй раз. Третий. Затем открыл глаза.
Пропыленный тусклый бронзовый шлем, сдвинутый на затылок, с остатками отсеченного острым, как бритва, лезвием султана из крашенного конского волоса. Панцирь весь в царапинах. Разбитый наплечник из простой меди. Запекшаяся кровь на левом плече. Алый плащ, грязный и рваный. Поджарая гнедая лошадь немного в стороне, переминающаяся с ноги на ногу, горячая, ждущая своего всадника.
Легионер. Да, он очень похож на легионера. Я начал понемногу оживать. Он перестал лить воду мне в рот. Заткнул свою флягу круглой пробкой и сдвинул на поясе за спину. В этом пекле самое страшное – остаться без воды, и он понимал это прекрасно. Вода должна всегда находиться рядом. Лошади нельзя доверить столь драгоценный груз. Она может убежать, испуганная клекотом ястреба. Упасть в пропасть, оступившись на острых камнях. Без воды – смерть. Легионер ждал, когда я наберусь сил и смогу произнести хотя бы слово.