Дорога к людям
Шрифт:
Однажды мечта Вилиса все же исполнилась — он попал на море, но только не капитаном, а кочегаром. Приняли его в команду грузового парохода «Кангарс», перевозившего лес, уголь, зерно, все, что угодно, лишь бы было выгодно. Это был не лайнер, далеко не лайнер, то был пароход-бродяга, скитавшийся где попало, зато Вилис побывал в разных странах — и во Франции, и в Англии, посмотрел, как там люди живут.
Порою он возвращался к литературным трудам. Послал стихи в одну из рижских редакций. Молчание. Разорвал рукопись. Послал рассказ в другую редакцию. Никакого ответа. Решив, что все разговоры о его таланте — сплошное недоразумение,
В 1925 году его призвали на военную службу, на флот, но через три месяца этого кочегара и грузчика сочли человеком сомнительных взглядов и отправили в 9-й пехотный полк, в Латгалию, под надзор. При осмотре вещей у него обнаружили подозрительного содержания письма и стали гонять из роты в роту: офицеры не хотели брать на себя ответственность за такого «молодчика».
Вилис Лацис попал наконец в роту «грешников», своего рода штрафную, куда из всех частей присылали неугодных властям солдат. И здесь-то рядовой Лацис нашел настоящих товарищей: иные побывали под Перекопом, иные защищали Петроград от Юденича — молодецкий народ! Поднадзорных солдат не отпускали ни в город, ни в кино, ни в отпуск к родным. Собачья жизнь была в этой роте, пока Вилис не взял первого места в стрелковых соревнованиях. Тогда его произвели в младшие командиры. Однако при первой возможности он оставил военную службу, снова стал грузчиком, кочегаром, а зимой, когда порт замерзает, работал в лесу дровосеком.
Потом Лацис женился, и к избе своего тестя, рыбака из Ринужи, пристроил клетушку — собственное жилье.
Днем он работал в порту, а ночью писал в полной тайне от всех, кроме жены.
Интерес к литературным занятиям вернулся к нему в связи с появлением в Латвии группы бойких молодых людей, декларировавших рождение нового искусства. На всех перекрестках эти молодые люди кричали о жизненной правде, таящейся в их книгах и сборниках. В городе Елгаве представители новой литературной школы устроили даже шествие с барабанным боем. Лацис все доискивался: чем же оправдывается весь этот шум? Удивительное дело: молодые люди пропагандировали возрождение реализма, а в стихах воспевали африканские джунгли, писали о попугаях и обезьянах — какое, собственно, отношение имеют африканские птицы к Латвии и ее народу?
Вилиса раздражало это манерное вранье, литература, рядившаяся в павлиньи перья.
Как-то в рождественские праздники выдалось два свободных дня; он написал рассказ «Женщина», навеянный воспоминаниями о жизни в Сибири. Этот рассказ Вилис Лацис послал самому строгому и беспощадному из редакторов — латвийскому писателю Андрею Упиту. В конверт вложил дерзкое письмо — нарочно, чтобы разозлить редактора и получить откровенную оценку своих способностей. Если нет таланта, Вилис больше не притронется к бумаге.
Андрей Упит выругал молодого человека за излишнюю резкость, но рассказ похвалил, напечатал да еще посоветовал взяться за крупную вещь.
Это было в 1930 году.
Вилис Лацис бурно ворвался в литературу. Он не оставил своей профессии грузчика, по-прежнему работал в порту, но по ночам писал, писал, напечатал несколько романов, но об этом знала только жена, больше никто. Вилис Лацис стыдился нового ремесла, ему казалось, что товарищи будут смеяться над ним. Вся Латвия читала его романы, а в Ринужи никто об этом и не подозревал. Вилис — писатель? Расскажите об этом где-нибудь в другом месте, дружище!
Однажды во время безработицы Лацис два месяца не выходил из дому и закончил свой лучший роман «Сын рыбака». Он писал о простом парне, сражавшемся с мракобесами сектантами, с людьми, которые обжуливают бедняков. Он писал о том, как сын рыбака Оскар устанавливал в родном селе новые, справедливые порядки.
Сразу пришел ошеломляющий успех. Тираж газеты, где печатался роман «Сын рыбака», был увеличен на тридцать тысяч экземпляров. Роман вышел в пяти изданиях, им зачитывалась вся Латвия. Его сценический вариант выдержал в Риге восемьдесят спектаклей, — этого в латвийских театрах до тех пор не бывало. Грузчик из Ринужи, Вилис Лацис выдвинулся в ряды известнейших латышских писателей. Он пользовался уважением всего трудового народа, потому что рассказывал правду о жизни простых людей.
Слава пришла, а Вилис Лацис все еще работал в порту. Потом он поступил практикантом в библиотеку. С двух часов дня до десяти часов вечера выдавал книги, а возвращаясь домой, согревал на плите черный кофе и садился за стол. Он работал как вол, потерял аппетит и сон, исхудал, говорили, что у него чахотка.
С приходом к власти Ульманиса черные дни настали в Латвии. Вилис Лацис давно уже держал связь с большевиками-подпольщиками. Власти косились на него. Писателя стали замалчивать, хотя трогать боялись. В библиотеке он никак не мог подняться выше должности практиканта.
Лацис не мог больше видеть подхалимов, лизавших руки кулацкому президенту. Он уехал из Риги, выстроил дом на взморье, жил в отдалении и вернулся в столицу только через три года. Продал, как он говорил, свою «латифундию», стал устанавливать утраченные связи с революционным подпольем.
20 июня 1940 года в Латвии было создано новое, демократическое правительство. Ночью к Вилису Лацису пришли преданные народу люди. Они сказали: «Тебя знает вся страна, ты всегда мечтал о счастье Латвии. Теперь настало время. Ты должен войти в кабинет министров демократического правительства».
Так грузчик, кочегар, талантливый писатель, любимец народа Вилис Лацис стал министром внутренних дел демократического правительства Латвии. Вместе с ликующим народом он освободил из тюрем политических заключенных, старейших деятелей Коммунистической партии Латвии, стойких борцов за свободу.
Если бы в июне 1940 года директор административного департамента знал все это, он бы понял, почему новый министр улыбался, слушая тревожный рапорт о водружении красного флага на здании полицейского управления в городе Вентспилсе.
1940
СЛЕСАРЬ АНТОНОВ
Я много слышал об этом человеке, Сергее Антонове, но никогда не встречался с ним. Но вот года три назад позвонил ему на электромеханический завод имени Владимира Ильича, договорился о встрече.
То был один из первых по-настоящему весенних дней в Москве. Запоздалая весна сразу горячо и весело ударила теплом. Небо стало чистеньким, будто его простирали хорошенько и сполоснули в подсиненной чистой водичке. Словом, на душе все было легко и славно, как бывает в начале весны, в предчувствии летних радостей и странствий.