Дорога Короля
Шрифт:
Впервые за несколько лет чувствуя странное возбуждение, Эрнест принялся посвящать деревенских в тайны этой игры: как вести шар к воротцам, как «убить» чей-то шар, как крокировать, как стать «разбойником». Он делал это с таким воодушевлением, что скованность его гостей постепенно растаяла, а самый младший сказал:
— А знаете, мистер Эрнест, в такую игру и я бы сыграть не прочь!
— Ну и молодец! — воскликнул Эрнест. — И вот что я тебе скажу, я только что это вспомнил: я тут как-то бродил, приехав в отпуск, и в одном из флигелей
— Нет, сэр! — тут же ответил Гирам Стоддард.
— Ну, раз так, давайте пойдем и…
Он услышал деликатное покашливание Тинклера. Карета ее милости уже подъезжала к дому.
— Ага! Вот и тетя! Что ж, прекрасно! Заодно и о газонокосилке договоримся. Тетя! Тетя Аглая!
Спустившись на землю с помощью своего грума и кучера Роджера, который был еще слишком юн для призыва в армию, леди Аглая уставилась на племянника каменным взором.
— Вы богохульствуете в святую субботу, Эрнест! — рявкнула она.
— Что? Ах, вы об этом! — Эрнест взмахнул крокетным молотком. — Вовсе нет. Я всего лишь объяснял этим людям основные правила игры в крокет, надеясь, что когда-нибудь они смогут сыграть со мной.
С тем же успехом он мог обращаться к скале. Миссис Пик прошла мимо племянника, будто не слыша его слов.
— А что, собственно, эти… люди… делают здесь? — оглянувшись, спросила она.
— О, они всего лишь пришли попросить взаймы газонокосилку. Чтобы привести в порядок крикетное поле. Дядя Родрик всегда…
— Молодой человек! Вашего дяди Родрика, увы, больше нет с нами! И когда, прости меня Господи, они собираются использовать это… устройство?
Гирам как снял шляпу, так и вертел ее в заскорузлых пальцах. Но ответить все же решился:
— Да мы хотели сегодня и начать, ваша милость.
На лице леди Аглаи появилось торжествующее выражение.
— Значит, все вы, как и мой племянник, тоже нарушители заповедей! Сегодня день седьмой, святая суббота, день богоустановленного покоя! В этот день нельзя делать никакую работу! Нет, я не разрешаю вам взять мою газонокосилку — ни сегодня, ни в другой день. Возвращайтесь же в лоно своих семей и молитесь о прощении и спасении ваших душ!
И она торжественно удалилась.
— Вы уж простите меня, мистер Стоддард, — обратился к кузнецу юный кучер Роджер, — да только вы ведь сами знаете, какая она! Конечно, людям не больно нравится на нее работать! Верно ведь? Хотелось бы мне посмотреть, какое у нее будет лицо, если я ей возьму да и скажу в субботу: «Нет, ваша милость, не могу я везти вас в церковь, Господь не велит в этот день работать!»
Эрнесту на мгновение показалось, что Гирам вот-вот одернет юнца, скажет, что у него еще молоко на губах не обсохло, но Гирам почему-то ничего подобного не сказал.
— Право, мне очень жаль… — пробормотал Эрнест. — Я и не думал, что она может так разозлиться… Как же вам теперь быть?
— Ничего, скосим поле по старинке, сэр. Хотя мужчин-то в деревне немного осталось, особенно тех, кто еще способен с косой как следует управляться. А ведь выкосить поле для крикета — это особое искусство, «умирающее», как говорит наш Гаффер Тэттон. Вы уж нас извините, сэр, только нам лучше поторопиться и поскорее в «Большую Медведицу» заглянуть, пока оттуда все не разошлись. Там и поглядим, кто у нас еще для такой работы сгодится.
— Постойте! Я тоже с вами пойду! Вот только шляпу и трость возьму! Роджер, предупреди, пожалуйста, на кухне, что я к ланчу опоздаю!
И Эрнест, прихрамывая, поспешил к дому, а крестьяне вопросительно уставились на Тинклера. Тот колебался. Но через некоторое время все же сказал:
— Господин наш, конечно, не совсем «комильфо» себя ведет, верно? Да только сердце у него там, где нужно. Голова, правда, немного не в порядке, но это пройдет. Особенно если ему удастся отстоять свои права перед ее милостью. Это, может, как раз ему и нужно, чтобы окончательно выздороветь. В общем, я тоже с вами пойду. Заодно и за ним присмотрю.
После его слов крестьяне вздохнули с облегчением. Но кое-какие сомнения у них все же остались.
Изумленное молчание воцарилось под низким деревянным потолком питейного зала «Большой Медведицы», когда завсегдатаи харчевни увидели, кто решил присоединиться к их компании, и разговор возобновить не спешили. Только Гаффер Тэттон в своем излюбленном углу у камина продолжал что-то ворчать, как ни в чем не бывало.
Во всяком случае, ничего особенного в том, что в харчевню пожаловал «молодой хозяин», он явно не видел.
Наконец Гаффер перестал ворчать по поводу недостаточно сильного огня в камине, не способного согреть его старые кости, и принялся за другую тему, волновавшую его не менее сильно — а может, и не его одного. Он говорил о том, что забыты древние ритуалы, с чем, по его словам, и были связаны все их теперешние несчастья. Для начала Гирам предпринял серьезную попытку отвлечь внимание гостя от речей старика и повел Эрнеста прямо к стойке бара, где еще раз представил ему своего брата Джейбиза, владельца этой гостиницы, и некоторых других жителей деревни, в том числе даже мистера Эймса.
Узнав, в чем проблема, Джейбиз от души воскликнул:
— Ну, сэр, поскольку вы впервые почтили мою харчевню своим присутствием, позвольте мне выразить вам свое уважение да поднести стаканчик! Чего желаете выпить?
Эрнест неуверенно огляделся. В последние несколько минут настроение у него существенно упало; он злился на себя за то, что тетка снова взяла над ним верх, и теперь, в этой непривычной обстановке, среди людей, которым в его присутствии тоже явно было не по себе, он совершенно растерялся и вопросительно глянул на Тинклера, который вкрадчивым тоном предложил: