Дорога, которой нет
Шрифт:
Мама фыркнула:
– А ты с ним свяжись, и быстро поймешь, что было что, но будет уже поздно. Славик твой как петля кишки при ущемленной грыже. Пролезет, куда не звали, ущемится, а потом нырнет в живот, и хрен его найдешь.
– Но все же тогда он поступил со мной как порядочный человек. Это я, получается, его подвела.
– Ну а ему все нипочем, быть стукачом так стукачом, – пропела мама.
– Честным стукачом.
– Да-да. Сонечка Мармеладова в чистом виде. Если хочешь знать мое мнение, это он вас тогда и сдал со всеми потрохами.
Зная, что по этому вопросу спорь не спорь, а каждый останется при своем, Кира поднесла к губам чашку, медленно вдохнула кофейный аромат и сделала крошечный глоток. Кофе мама варила лучше всех на свете.
Будучи
Она не пила, не курила, не ложилась в любезно распахнутые для нее постели, не воровала, не лгала, не ругала советскую власть, так что прятаться? Пусть смотрят, ради бога.
Когда Кира на подаренном родителями японском магнитофоне стала слушать рок, ей в голову не пришло, что она делает что-то нехорошее. В берущих за душу балладах «Красной тьмы» она не увидела ничего антисоветского, ребята пели о любви, об одиночестве, об ужасах войны. Да, в названии группы присутствовали определенные коннотации, но их нужно было еще уловить и осмыслить. На официальные площадки с таким репертуаром вход заказан, но это из-за неординарных художественных решений, а идеология тут как будто ни при чем. Понятно, когда ты полвека заведовал культурой и все эти годы тебе ласкали слух разные «Полюшки-поля» и «Калинки-малинки», то, услышав впервые тяжелый рок, ты решишь, что это все твои соседи одновременно меняют батареи, и от ужаса не станешь вникать, о чем там вообще речь. Чисто рефлекторно заслонишь нежные детские уши от этого кошмара. Обычный конфликт поколений, старикам всегда хочется, чтобы молодые не придумывали свое, а несли их наследие в даль веков. Вот и все, а антисоветчиной тут и не пахнет. Поэтому, когда через однокурсника, сына таких родителей, что он мог совершенно свободно выбирать себе друзей, появилась возможность войти в эту среду, Кира с радостью согласилась, не видя в этом никакого вреда для своей репутации правоверной папиной дочки. Почему бы не пообщаться с ребятами из художественной самодеятельности, которая у нас вообще-то приветствуется.
Сначала ей просто хотелось поразвлечься, впрочем, любой наркоман или алкоголик скажет абсолютно то же самое.
Новая среда понравилась творческим духом, непринужденными отношениями, которые чопорной Кире были в новинку, ну и небольшая доза подхалимства со стороны новых знакомых оказалась весьма приятной. Любое блюдо вкуснее с этой приправой…
Она тогда училась в МГИМО на международной журналистике, но почти каждые выходные каталась в Ленинград, иногда на сейшены, иногда просто посидеть в «Сайгоне». Благо, в Ленинграде жила бабушка и можно было легко объяснить свои поездки тем, что Кира скучает по ней.
Она была на волоске от того, чтобы потерять девственность со Славиком, удержало только сознание, что связь кумира и поклонницы – это по?шло, а Кира всегда сторонилась пошлости. После довольно бурной, но не напористой попытки Кунгуров предложил ей свою вечную платоническую дружбу, а вскоре признался, что КГБ заставляет его следить за Кирой. Он вынужден был согласиться, с одной стороны, чтобы не ссориться с могущественными людьми, а с другой – в интересах Киры. Это же гораздо лучше, когда ты в сговоре с осведомителем и он докладывает своим хозяевам только то, что ты считаешь нужным, чем когда за тобой следит настоящий враг?
Кира согласилась. Действительно, отказ был бы весьма благородным жестом, но разрушил бы его жизнь и навредил Кире, а так все остались в плюсе. Заодно эта ситуация приятно будоражила кровь, заставляла ребят чувствовать себя настоящими Штирлицами, с легкостью обхитрившими папашу Мюллера. Обвели вокруг пальца целый КГБ, это вам не фунт изюму! Правда, в отличие от Штирлица, они никаких радисток
Родители требовали, чтобы дочь немедленно прекратила якшаться со всяким сбродом, иначе не видать ей достойной работы и счастливого замужества, но из-за океана их угрозы долетали до нее в сильно облегченном виде.
Она была юна, душа требовала любви и свободы, а этого добра в тусовке было не то чтобы прямо много, но сильно больше, чем в любом другом месте. По крайней мере, тут не нужно было, прежде чем что-то сказать, мысленно прикидывать тысячу вариантов истолкования своих слов, при этом зная, что слушателя вдохновит на донос тысяча первый.
С этими патлатыми ребятами в «Сайгоне» и в огромных ленинградских коммуналках она могла говорить свободно и вообще быть самой собой, и если ради этого нужно было пожертвовать блестящей карьерой, что ж, оно того стоило. Так она думала, пока не загремела под суд. Кира знала правила игры и не удивилась, что от нее немедленно и безоговорочно отвернулось все высшее общество. Позорное исключение из института тоже не стало сюрпризом, хотя условный срок не запрещал получать высшее образование.
А вот что оказалось полнейшей неожиданностью, так это холодный прием в тусовке. Кира была уверена, что теперь, как настоящая борцунья с советской властью, сделается в компании не просто царицей, а богиней, но вышло ровно наоборот.
Кира не оправдывалась в суде, и перед Славиком тем более не стала, а он представил ее какой-то провокаторшей и предательницей, якобы она специально внедрилась к ним по заданию КГБ и провернула всю комбинацию, чтобы опорочить все рок-движение в глазах советских людей, а условный срок – это для отвода глаз.
На какой-то затхлой помойке своей памяти Кунгуров откопал древнее слово «поделом» и бросил ей в лицо, как заплесневелую тряпку. Кира обиделась, но, поразмыслив немного, сообразила, что Славик считает, будто она подставила его. Наверняка куратор хорошенько его взгрел, что не доложил о курьерской деятельности своей подопечной, а главная, не высказанная, обида состояла в том, что Кунгуров тысячу раз просил ее провезти его магнитофонные записи и пристроить какому-нибудь ушлому продюсеру. Кира всегда отказывала. Она не знала продюсеров и не хотела нарушать советские законы, в том числе неписаные, даже ради мировой славы Кунгурова. А ради Тимура, значит, захотела… И неважно, чем это закончилось. Ради мировой славы Слава был готов рискнуть и был уверен, что с пленками бы не поймали. Он утверждал, что кагэбэшники еще не врубились, что музыка имеет на молодежь гораздо большее влияние, чем литература, и за этой отраслью культуры следят вполглаза. Кира тогда ответила: «Что ж, тебе виднее, это же ты сотрудничаешь с КГБ, а не я», – чем окончательно сожгла все мосты.
Тогда Кира осталась совсем одна, наедине со своей бедой. Родители были в США, друзья отвернулись, а бабушка была уже старенькая, поэтому ей ничего не рассказывали, чтобы не волновать. Трудное то было времечко…
– Ты расстроилась, Кикуля? – спросила мама.
– Как тебе сказать… Сама не пойму. Помнишь, в детстве я лежала в больнице Раухфуса?
– Конечно. Тебе гланды тогда удаляли. Ты уж прости, что меня не было рядом.
– Я не сержусь, мам, и речь вообще не об этом, – отмахнулась Кира, – хочу сказать, тогда она казалась мне огромным и таинственным дворцом… А недавно я работала с педиатрической бригадой, пациента привезла, смотрю, господи, больница как больница, ничего особенного. Красивая, добротная, но не тот гигантский замок людоеда, как я думала о ней всю жизнь. Пока маленький, вещи кажутся тебе огромными, а когда становишься подростком, то же самое происходит с чувствами: все у тебя великое, – любовь, мечты, разочарование. А когда повзрослеешь, обернешься назад – так все как у всех.