Дорога на Аннапурну
Шрифт:
Кумари все любят и уважают, именно к ней отправляется на ежегодное поклонение король, чтобы спросить разрешения, можно ли ему дальше править страной.
Живет она отшельницей, окруженная жрецами. Лишь один раз в году, как у Лакшми, Сарасвати — более зрелых богинь, у крошки Кумари тоже есть свой праздник. Ее вывезут на шумные, бушующие улицы, где будут плясать огромные маски. Три дня и три ночи танцует весь Непал, пока богиня Кумари объезжает с дозором опекаемый ею город. Сам король выйдет на площадь, чтоб на глазах у своего народа склониться перед ее таинственной властью.
Целый год вспоминает Кумари о сладостных минутах своего торжества, сидя в заточении как раз на центральной площади Дарбар, где мы волею случая оказались. Вход в ее дом охраняют огромные каменные львы. Но если ты немного заплатишь, то входи во дворик, богиня выглянет в окошко, и ты увидишь ее бесстрастное лицо с подведенными черной тушью глазами и разверстым «божественным оком», нарисованным у нее на лбу.
— Я не пойду смотреть, — ворчливо сказал Лёня. — Я буду все время думать, как она станет жить, когда все кончится. Как вернется домой, чем займется? Удастся ли, я не знаю, вот этой девушке найти себе дело по душе?
Я говорю:
— Тебе это трудно понять, поскольку ты, Лёня, придерживаешься иных космогонических концепций.
— Я вот каких придерживаюсь концепций: детям нашей планеты — счастливое детство, — сказал Лёня и до того строго взглянул на двух типчиков, которые за небольшую сумму хотели явить нам живую богиню, что те стушевались и растворились в закатных сумерках.
6 глава
Очи Будды
— Наверное, в этом Непале большое количество прохиндеев, — гуляя, доброжелательно говорил Лёня, придерживая на животе кошелек.
Он шел и налево-направо категорически отказывался от всевозможных непальских услуг — например, сфотографироваться с факиром, который собирался повесить ему на шею кобру.
Потом он отверг призывы уличного брадобрея. Тот мимикой и жестом дал нам понять, что негоже такому парню, как Леня Тишков, расхаживать по Непалу с клокастой рыжей бородой.
О том, чтобы кто-нибудь из желающих предсказал нам судьбу, как всегда, не было и речи, хотя предлагали различные способы: тибетские ламы — по трещинам на бараньей лопатке, какие-то совсем уж черные колдуны — по птичьим перьям, шкуре леопарда, помету буйвола, белым бобам и огню.
Зато непальские народные целители заманивали Лёню, учуяв в нем врача нашей с ним экспедиции, оставшейся вообще без всяких лекарств, на серьезные медицинские препараты, вроде скелетов лягушек и летучих мышей, баночек с тигровым жиром, мускусом и желчью медведя, черных магических камней, толченого жемчуга…
Ох, маме бы они моей понравились, Люсе, противнице традиционной медицины. Она как-то простудилась, пошла в поликлинику и четыре с половиной часа просидела в очереди к районному терапевту.
Мы — ей:
— Как? Люся??? Ты — ветеран Отечественной
Она отвечает:
— Ну, там такие женщины сидели больные, хмурые, они были бы недовольны, что я — самая веселая и хорошенькая из них — прошла вперед!
Доктор ее прослушал, обнаружил у нее воспаление легких и выписал антибиотики. Но Люся отказалась их принимать — из-за возможности побочных явлений: в аннотации было написано, что ей будут сниться кошмары.
— А если ты не будешь лечиться, — воскликнула я в отчаянии, — они будут сниться мне!
Каждый день я, Лёня, Серега звонили ей и умоляли:
— Люся! Пей, пей лекарства, на кого ж ты нас хочешь покинуть?
На что она отвечала с досадой:
— О, боже, какой ужас, я даже не могу сказать, что я одинокая, никому не нужная старушка!!!
Лёня Тишков — тот, наоборот, неистовый аллопат, пропащий человек для народных целителей, особенно непальских.
Ну, а на чем знахари Катманду окончательно потеряли его как покупателя, еще не обретя, так это на оздоровительных бумажных полосках с молитвами, обращенными к таинственной богине Гухешвари.
Какой-то кругляшок печеный женщина ему совала в рот — Лёня стиснул зубы и не взял из гигиенических соображений. Мне не дал выпить сока, тут же выжатого из сахарного тростника — собственноручно — стариком в пестрой феске с кисточкой.
— Они вообще моют руки под проточною водою? — спрашивал себя Лёня и не находил ответа.
Это был день, когда мы собрались взойти на Обезьянью гору. Там, на горе, за рекой Вишнумати две тысячи лет высится над городом древняя буддийская ступа Своямбхунатх, что означает самовозникшая. История связывает ее с бурной деятельностью индийского императора Ашоки, правившего на полуострове за пару веков до нашей эры.
С этим царем Ашокой приключилось то же, что с героем притчи, когда правитель сказал отшельнику:
— Ты мой слуга. Почему ты не оказываешь мне почтение?
Мудрец ответил:
— Нет, это ты — слуга моих слуг. Я одержал верх над мирскими страстями и стал их повелителем, а тебя они победили и властвуют над тобой.
Так и Ашока был необузданный в своих желаниях, свирепый, алчный эгоцентрист, который только и делал, что затевал кровопролитные войны, все разрушал и уничтожал на своем пути —…пока не встретился с учением Будды.
И стал другим человеком.
Вернее, просто стал человеком.
А в его царстве наступили золотые времена.
Перво-наперво он провозгласил буддизм в Индостане государственной религией. Исполняя завет Благословенного, Царь велел посадить вдоль дорог тенистые фиговые и манговые деревья и повсеместно раскинуть нечто вроде шатров для отдыха — «на пользу людям и животным», а поблизости устроить колодцы с прохладною водой.
Великий Рулевой мира настолько повлиял на царя Ашоку в положительную сторону, что тот на глазах у своего изумленного народа превратился в такого же ярого созидателя, каким прежде слыл разрушителем.