Дорога на Берлин
Шрифт:
Екатерина умолкла. Воспоминания, нарочито вызванные ею в памяти, незаметно приобрели над нею власть. Живо представилась ей молодость и она, тогдашняя, безучастно относившаяся к жениху, помнившая лишь о том, что нужно сделать карьеру, и потому старавшаяся всем нравиться.
Но сейчас не время отдаваться воспоминаниям. Сейчас надо кончить это маленькое дело…
Слегка вздохнув, великая княгиня прерывает затянувшуюся паузу:
— Скажите, господин премьер-майор, читали ли вы когда-нибудь книгу «Tiran ie blanc» [23] . Мне очень нравилась там принцесса с
23
«Белый тиран».
24
Боже мой!
Дверь в боскет тихо открылась, и вошел слуга, неся кофе и печенье. Во время наступившей паузы Шатилов тщетно пытался собрать мысли. Рассказ великой княгини возымел свое действие. Одинокая, оскорбляемая, преследуемая женщина… Такой предстала перед ним Екатерина, и этот внезапно возникший образ заставил умолкнуть его всегдашнюю рассудочность. А Екатерина тем временем думала о своем злосчастном браке.
В свадебную ночь ее муж, едва очутившись на брачном ложе, уснул и проспал до утра. И так все годы, каждую ночь. Днем он постоянно дрессирует собак, в комнатах не продохнуть, от псиного запаха мутит в голове. Либо же играет в солдатики, в шкафах стоят целые полки крахмаловых и оловянных пехотинцев и кавалеристов. Государственными делами он интересуется мало, если что делает, то почти всегда невпопад. Были минуты, когда он ее слушался, но это были минуты его отчаяния…
Слуга разлил по чашкам кофе и удалился. Великая княгиня быстро опорожнила свою чашку. Шатилов хотел последовать ее примеру, но после первых же глотков почувствовал, что это ему не под силу.
— Очень крепкий? — спросила, улыбаясь, Екатерина. — А я уже привыкла к этому. На пять чашек у меня уходит фунт левонского [25] кофе. И, кажется, только два человека выдерживали такой порция: капрал Левашев, который спас меня, когда обвалился дом Разумовских, в котором я ночевала, и еще голландский негоциант Таген.
25
Левантского.
Алексей Никитич так и вскинулся.
— Ваше высочество! Дозвольте быть и мне в свою очередь откровенным. Сей господин Таген весьма интересует меня. Что он за человек?
— Что за человек? — Полузакрытые ресницами глаза Екатерины вдруг блеснули. — По моему разумению, это конфидент короля Фридриха.
Шатилов обмер.
— Как?.. Что?.. Ваше высочество! Но если так, то почему же не сообщить графу Шувалову?
И сейчас
— Александр Иваныч поболее нас с вами знает, господин премьер-майор. Зачем же ему еще подручничать? Скажите мне лучше: согласны ли вы есть оказать мне услугу?
— Располагайте мною, ваше высочество. — В голосе Шатилова прозвучало, видимо, некоторое колебание, потому что великая княгиня нахмурилась и посмотрела на него долгим испытующим взглядом.
— Сей господин Таген имеет, знать, некоторые планы касательно сына Анны Леопольдовны, царевича Ивана, ныне в Шлюссельбургской крепости находящегося.
Мгновенно вспомнилась подслушанная им давеча фраза. Значит, он не ошибся. В костюме нимфы был действительно Таген. Но кто же был с ним?
— Я согласен, ваше высочество, — произнес он на этот раз твердым, отчетливым голосом. — Исполню все, что вы прикажете.
— Я не забуду того, господин Шатилов, — сказала Екатерина, протягивая ему руку. Он прикоснулся губами к ее пальцам и невольно поразился теплоте и какому-то особому трепетанию этой руки, словно по ней непрерывно пробегал электрический ток.
— Слушайте же внимательно, господин Шатилов, — сказала великая княгиня новым, жестким и повелительным голосом. — Король Фридрих хочет посадить на русский престол малоумного царевича Ивана, чтобы тем легче своих целей добиваться. Вам надлежит…
Дверь в комнату отворилась, и вошел, вернее, вкатился, быстро семеня своими ножками, Грибов.
— Екатерина Алексеевна! От государыни посланец идет.
Екатерина вся подобралась. Бросив предостерегающий взгляд Шатилову, она заговорила немного ленивым и вместе наивным голосом:
— После битвы при Франкфурте, в которой Фридрих тяжкое поражение имел, генерал Браун говорил, что, будь он король, а Фридрих генерал, он бы ни одного раза больше не доверил Фридриху командовать войском. Что же теперь, после Кунерсдорфа, можно сказать о военных качествах прусского короля, хотя он ими столь кичится?
В открытую дверь вошел и остановился на пороге молодой, болезненного вида поручик:
— Ее величество приказать изволили премьер-майору Шатилову немедля к ней явиться.
Алексей Никитич встал и склонился в прощальном поклоне.
— До свиданья, господин Шатилоф, — безучастно произнесла Екатерина. — Желаю вам здоровья, удачи и радости не быть ничем никому обязанным. Это суть самые цепные блага в жизни.
Она слегка кивнула ему и, взяв со стола книгу, углубилась в чтение. «Ну что же, — думала она, — кажется, одним преданным человеком больше». И как верно она взяла нужный тон! Именно так легче всего завоевать его доверие!
Шатилов в сопровождении офицера вышел из боскета.
Неслышно притворил снаружи дверь и долго глядел вслед удаляющимся Грибов.
— Должно, объегорила молодца наша-то, — ворчал он сквозь зубы. — Она на это горазда. С одним гордая, с другим — тихонькая. Знает всегда, кому какую приманку бросить. Ну, да мне что!
Он еще долго бормотал что-то, прохаживаясь вдоль анфилады комнат и всматриваясь, не идет ли кто к боскету.
Следуя за своим провожатым, Алексей Никитич перебирал в уме всевозможные резоны, по которым его могла вызвать императрица. Может быть, не следовало итти к великой княгине? Или он провинился в чем-нибудь другом? Либо его ждет новое поручение?